Альтс Геймер - Уровни Мидгарда

— Да мы и не торопимся, — улыбнулся Степан, но Олег уже потерял охоту к личному, глубокому откровенничанью и ответил хоть и философски, но, в общем, не оголяясь.

— Я убиваю время, время убивает меня. Мы — квиты.

— Знаешь, у меня такое подозрение, что у времени это получается лучше.

— Тогда будет, как там, на французском кладбище написано: «Прах земной! Я жду тебя!» Все как у людей, словом.

Степан покрутил головой.

— Что-то мрачновато… Черная полоса?

— Скорее затянувшаяся серая, — Олег невесело усмехнулся. — У нас многое дается по праву рождения. То, что не дается, можно получить на точке перехода…

— Это еще что за хреновина? — Степан его явно подначивал, но Олег видел, что тот напряженно следит за его словами.

— Как бы тебе сказать… Живешь ты живешь, хлеб жуешь, хлоп, и нужно выбирать что-то в своей судьбе… Направо пойдешь — коня потеряешь, и так далее… Потом опять после сделанного выбора наступает некая стабильность, и ты следуешь по избранному маршруту, пока не попадется новая развилка… И опять — главное успеть понять, что это — развилка. Понять и не прощелкать! Что и говорить, я свои шансы бездарно просохатил, новых развилок пока не было… Надеюсь, будут еще одна-две… Этим и живу. Как говорится, он любил планировать жизнь, но она методично разрушала его планы…

— Интересные ты вещи говоришь, Олег… Очень даже интересные…

С некоторым удивлением Олег обнаружил, что близится неминуемая кончина второй бутылки, а они оба не только вменяемы, но и абсолютно адекватны.

— А мы ничего, могем, — заметил он, разливая остатки по стопкам.

— Что есть, то есть… М-дя… алкоголь проблем не решает, впрочем, у молока эффект тот же. Однако встает вопрос: мы продолжаем приятно посидеть в этом заведении или как? — Степан поискал глазами официантку, но та оказалась занята прочтением вслух карты вин новому, подвыпившему и либо утратившему остатки грамотности, либо изначально не умевшему читать клиенту.

— Насчет «или как» очень бегло, хотелось бы чуть-чуть поподробнее, — уточнил Олег, не желая навязываться.

— Можно двинуться ко мне, я покажу игрушку, а попутно по коньячку с кофеином пройдемся.

— А что, игрушка и впрямь настолько хороша, чтобы быть финалом сего чудного вечера?

— И впрямь. Кроме того, не хочется сей чудный вечер заканчивать банально.

— То есть упившись в доску?

— Или, как вариант, поисками доступных тел женского полу. Они, конечно, доступны широким массам, но в процессе поисков оных мы запросто сами можем превратиться в тело… или амеб, мерзких и скользких…

— Значит, банальны и предсказуемы не будем. Двинем по направлению к обжитым местам, чтобы не стать амебами. Тем более что хоть развратничество у меня и в крови, но внешность мне дали неподходящую.

На том и порешили. Принесенный в конце концов счет оказался на удивление гуманным, ночь на улице встретила терпкими запахами осени и в меру прохладным ветерком. Город уже выплюнул из своих легких дневную гарь выхлопных газов и накрыл улицы звенящей свежестью первого заморозка.

До дома добрались без приключений. На площадке Олег осознал, что он таки уже прилично накушался. Степан на вид был вроде бы в порядке, но стрелка часов уже тридцать минут отсчитывала новый день.

— Слушай, Степан, показ игрушки, я так думаю, не на один час… Или я ошибаюсь?

— Нет, пожалуй что не ошибаешься.

— Предлагаю провести эту акцию со свежими мозгами, а то через какое-то время можно и клюнуть носом монитор, и потерять присутствие вида…

Степан кивнул, признавая резонность аргумента.

— Как насчет завтра? На вечер субботы не запланировано ничего романтического?

— Вообще есть немного… Но добрососедство вкупе с хорошим коньяком любую романтику в два счета на лопатки положит.

Степан хмыкнул. Они обменялись номерами мобильных и договорились созвониться завтра после полудня.

Густые кроны камфорных лавров[3] полностью закрыли небо. Утренние лучи солнца почти не пробивались сквозь их широкие темные листья. Тяжело поводя тремя массивными головами, на поляну вышел цербер. Мощная угрюмая тварь, поросшая короткой черной шерстью, почти неуязвимая для большинства клыков Мидгарда. Слюнявая и вонючая. Три пары ноздрей втянули в себя воздух, и зверь уверенно затрусил к вывороченному гигантскому стволу камфорного дерева, окруженному густой порослью аралий.[4] Алчно посопел, сунул морды в кусты, покряхтел и вылез обратно. Угрюмо попытался выскрести из ноздрей острые колючки, коротко рявкнул и потрусил прочь.

Через несколько минут ветви аралий зашевелились, и на поляну на карачках, чертыхаясь, выкатился человек.

— Продается собака! Ест все, любит детей! Что, утерлась, меховушка? — довольно пробурчал он и смачно высморкался.

— Брррр… — Человек принялся разминать плечи, избавляясь от утреннего озноба, попутно отряхивая изрядно попорченный ночевкой под корнями лавра нехитрый наряд. Он был одет в некое подобие плащ-палатки из грубой домотканины, когда-то крашенной под камуфляж, льняные штаны и свитер грубой ручной вязки. Из-под свитера виднелась плотная серая бязевая рубаха со стоячим воротником. Шапка с очками, словно снятая с летчика времен Второй мировой, кожаные сапоги с голенищами ниже колена, холщовая сумка на плече и короткий меч в отполированных костяных ножнах — вот и весь костюм путника. Ниже бутафорских окуляров посверкивали немного выпуклые, но цепкие пройдошливые глаза, не пропускавшие вокруг ничего мало-мальски интересного. Узкое лукавое лицо человека пополам перерубал хищный рострум длинного носа, наползавший сверху на подвижный рот. Замечательная упитанная бородавка на левой щеке придавала физиономии странника не совсем приятную для взора асимметрию. Будучи в достаточной степени продвинутым Игроком, путешественник мог легко поменять внешность на что-то более пристойное, но он по ряду веских причин предпочитал оставаться незатейливым, как молодой редис, субъектом в когорте мужественных, налитых тестостероном портретов, коими охотно украшали себя практически все неофиты.

Он уже вторые сутки промышлял по лесным буреломам Мира, как его часто между собой для краткости именовали Игроки. В Реальности эта местность соответствовала району Малой Ельни, и путник выбрал ее для поисков чего-нибудь ценного, но пока совсем не преуспел. Артефактов он не нашел ни одного, драгоценности или уже подсобрали нейтралы, или они жестко охранялись, словом, пока удача совсем не улыбалась Франку — это было не имя, а прозвание. Несмотря на скромный двадцать первый уровень, он заслужил его эксцентричными выходками с синтезом живого и неживого. Полностью его звали Добрый доктор Франкенштейн, однако скоро все решили, что это слишком долго выговаривать, особенно по пьяни, и сократили до Франка.