Александр Машонин - Посредине ночи

Раздвинулись вбок металлические створки, как двери лифта, за ними я увидел коридор и в торце его ещё одну двустворчатую дверь, ведущую в… рубку? Центральный пост? В нём помещалась пара глубоких кресел и две мягкие то ли скамьи, то ли лежанки вдоль бортов. Осока кивнула мне на правое кресло и неожиданно осведомилась, не осталось ли у меня каких-то пожитков на этой планете.

– Нет, – сказал я. – Почему ты спрашиваешь?

– На случай. Сейчас мы оттут улетим и не воротим се.

– Ничего у меня тут больше нет. Хотя… Можешь пролететь, как мы ехали? На случай, вдруг ещё кто-то тут оказался.

– Отчего же, мне несложно, – кивнула она.

Пепелац на удивление мягко оторвался от земли, плавно, как вертолёт, повернулся вокруг оси и с шелестящим свистом понёсся над травянистой равниной.

– Ты тут и был или прийшёл? – спросила Осока, указывая на сероватые пятна кустарника.

– Пришёл. Примерно вот оттуда.

– Понятно, ийдем так.

На то, чтобы пересечь равнину от кустарника до следующей низины, где из травы выглядывали крупные замшелые камни, потребовалось всего несколько минут. Мимо камней я не проходил точно, и теперь становилось ясно: никого и ничего больше на равнине нет. Только какие-то летающие существа камнем спикировали от нас вниз и укрылись в траве. Осока вопросительно взглянула на меня, я кивнул, и она, потянув на себя рукоятку управления, начала набирать высоту, резко и круто. Тем не менее, ускорения не чувствовалось.

– Невесомость будет? – спросил я через некоторое время.

– Нет, как? Тут гравиторы внизу. У вас они не користают се?

– Нет, – развёл руками я. Слово «використання», то есть, использование, я знал из украинской мовы.

– Дивно будет тебе у нас, – покачала головой девушка. – Держи се, засвет!

Не успел я спросить, что это такое, «засвет», как Осока положила руку на длинный Т-образный рычаг на консоли и двинула вперёд до упора. Далёкие точки созвездий вдруг расплылись, превратились в полосы, которые всё удлинялись, сливались… Миг – и сероватый призрачный свет залил всё остекление пилотской рубки. Ну ни фига себе! Теперь всё становилось ясно: мы перешли «за свет», за скорость света. Да как легко! Ничего так здесь технологии, если такой маленький корабль умеет совершать межзвёздные перелёты.

– Так объясни се сейчас. Кто ты, откуды ты и вообчи, – сказала Осока.

Я начал объяснять. Про свою планету, про наш уровень технологий, сказал о том, что других разумных существ мы не знаем, а в космос летаем совсем недолго и очень недалеко. Фразы я старался строить так, как говорила Осока, подбирая общеславянские корни, какие знал. В русском языке гораздо больше европейских заимствований, чем в украинском или польском, поэтому приходилось постоянно поправляться, искать эквиваленты. Лингвисты, наверное, пришли бы в ужас, но моя собеседница, к счастью, этот суржик понимала не хуже, чем я её «словиосский» язык. А через некоторое время она вдруг лукаво улыбнулась и предложила мне «не трудиться» и говорить так, как я привык.

– А я попробую понимать, – добавила она.

– Тогда будет трудно тебе, – возразил я.

– Нет. У нас часто есть подобные языки, диалект, понятно слово?

– Понятно.

– Учить один из другого нетрудно, когда знать, как. Правь меня, и я скоро-скоро научусь.

– Ну, изволь, – не стал спорить я. – Вообще-то, ты уже лучше говоришь.

– Буду совсем чисто, – пообещала Осока. – Как твоя глава… э-э, голова?

– Я и забыл про неё.

– Помогло. Хорошо. Не надо искать другой склад.

– Склад? – ага, опять отсылка к украинскому. – Имеешь в виду состав препарата?

– Да, состав. Видишь, мы стали совсем хорошо понимать. Отдельные слова незначны.

– Раз уж мы так хорошо друг друга понимаем, объясни мне теперь, пожалуйста, кто ты такая? Ты человек? И откуда знаешь славянскую речь?

– Ответить сразу всё? Или по очереди? – Осока хихикнула. – Кто я, спрашиваешь? Я тогрута. Полагается, что мы не люди, иной вид. Так говорят учёные людей. Мы не спорим и не стараемся убеждать, но на деле всё иначе. Некогда мы получились из смешения тви’леки, которые не люди, хоть подобны, и людей надсемьи ари. То несомненно, все анализы за то. Больше: у нас есть язык храмов, и словиоски – язык сучасных бреганцев…

– Современных, – машинально поправил я.

– Да-да, современных, подобен ему как младший старшему. Потому на Шили его много учат в школах. Полезно, Брег от нас недалеко.

– Язык храмов, – задумался я. – Санскрит, видимо, это он. Неужели я попал в собственное будущее?

Что чувствует звездолётчик, возвратившийся домой через несколько тысячелетий? Все родственники, все друзья давно мертвы, а родная планета затерялась в глубинах космоса…

– Если всё так, – медленно произнёс я, – то и ты, и все остальные происходите с моей Земли. А с того времени, когда жил я, прошли тысячи, возможно, десятки тысяч лет.

– Говоришь логично, але мне незнамо, что так может быть.

– Иного объяснения не вижу.

– В том случае мы с тобой сильно похожи, – медленно сказала девушка. – Я також одна, и мир мой рухнул.

– Что-то случилось с твоей планетой?

– Не с планетой, со всеми. То было в девять-восемь-один, одиннадцать рок назад. Вернулась с задания и узнала: тех, кого я знала и любила, умертвили их же солдаты. Почти всех. Тех, кто выжил, заманили в западню год спустя. И я, прежде достойный воин, теперь скитаюсь граничными мирами и за плату решаю проблемы всяких разных… – она вздохнула и не стала заканчивать фразу.

– У меня нечем платить тебе.

От пощёчины зазвенело в ушах. Губы спутницы кривились, она буквально выплёвывала слова:

– Кто говорил о плате?? Ты не «всякий»… – Осока помолчала, потом сказала сердито: – Или, как раз, «всякий», и хорошее отношение тебе також неведомо!

Она отвернулась к пульту и принялась остервенело щёлкать переключателями, лупить по кнопкам. Затем буркнула:

– Закончим за се. Выброшу на первом же жилом мире, и как знай.

– Осока…

Она не удостоила меня даже взглядом, пробормотав что-то непонятное, но очень эмоциональное. Материлась, наверное. Погодите-ка, «достойный воин», сказала она? Значит, надо попробовать вот что…

– Моя леди, – торжественно сказал я. – Я оскорбил тебя по незнанию. Скажи, как мне принести извинения, чтобы ты приняла. Готов на всё.

– На всё-ё? – она покосилась на меня, и глаза её блеснули яркой лазурью.

– Да, – кивнул я, ибо отступать было некуда.

– Ладно тогда. Думай впредь, что говоришь. До тебе я не наймица.

– Наёмница, – поправил я и торопливо добавил, опасаясь, что Осока не так поймёт: – У нас произносят «наёмник», «наёмница».