Дэн Абнетт - Первый и Единственный

Слишком много, как сказал тот подонок, полковник Дравер, командовавший бронетанковыми бригадами поддержки Гирканской пехоты. Октар знал, что это именно Дравер с радостью сообщил об этом своему начальству, отправившему его сюда. Дравер был карьеристом с благородной родословной, настолько крепко ухватившим обеими руками лестницу служебного продвижения, что его ноги свободно избивали всех ниже своего ранга.

Октара это не заботило. Значение имела победа, а не слава. Он был комиссар-генералом, его авторитет уважали, и никто не сомневался относительно его лояльности Империуму, решительной приверженности первичным предписаниям или растущего накала речей бойцам. Но он верил в то, что война была простой вещью, где осторожность и сдержанность могли дать намного больше, и за меньшую цену. Он видел подобные изменения уже слишком много раз. Командные эшелоны в основном верили в теорию истощения, когда речь шла об Имперской Гвардии. Любой враг мог быть втоптан в землю, если на них бросить достаточно гвардейцев, для них они были бесконечным источником пушечного мяса, служившего только для этой цели.

Но Октар так не поступал. Он имел обученные гирканские офицерские кадры, которые также так не делали. Он приучил генерала Керневара и его штаб ценить каждого бойца, и знал большинство из шести тысяч гирканцев, многих даже по имени. Октар находился с ними с самого начала, с Первого Основания на высоких плато Гиркании, на ее обширных, изрытых бурями индустриальных пустынях из гранита и травы. Там основали шесть полков, шесть гордых полков, которые будут только первыми, и за которыми, как надеялся Октар, потянется длинная цепь гирканских солдат, которые от Основания к Основанию будут неизменно высоко нести имя своей планеты в почетном свитке Имперской Гвардии.

Они были храбрыми парнями. Он не растрачивал их впустую, и не позволит этого делать и офицерам. Он взглянул со своего полугусеничного вездехода на линию деревьев, где артиллерийские расчеты обслуживали свои грозные орудия. Гирканцы были сильной породой, подтянутыми и бледными, с практически бесцветными волосами, которые они предпочитали стричь коротко. Они носили темно-серую форму с бежевым снаряжением, и фуражки с короткими козырьками того же бледного оттенка. На этом холодном театре боевых действий, у них также были вязанные перчатки и длинные пальто. Тем не менее те, кто трудились у орудий, разделись до бежевых рубашек, их снаряжение свободно висело на поясе, когда они, согнувшись, несли снаряды и заряжали для стрельбы, посылая их в жару находившегося недалекого от них места боя. В этих снежных пустошах, где каждый выдох превращался в пар, казалось странным видеть людей, двигающихся среди орудийного дыма в тонких рубахах, разгоряченных, румяных и вспотевших.

Он знал их сильные и слабые стороны, точно знал, кого лучше всего послать в разведку, кого - стрелять из укрытия, проводить наступательную операцию, искать мины, обрезать линии связи, допрашивать заключенных. Он ценил каждого бойца за его боевые навыки. Он бы не тратил их впустую. Он и генерал Керневар использовали бы их, каждого по-своему, и они бы побеждали, побеждали и побеждали, вновь и вновь, в сотни раз больше, чем те, кто использует свои полки в качестве пушечного мяса на кровавой линии фронта.

Люди, подобные Драверу. Октар страшился мысли о том, что эта тварь могла натворить, если ему дадут командование в боевых действиях, подобных этому. Пускай маленький визгливый коротышка в своем накрахмаленном воротничке бежит к своему начальству. Пусть он выставляет себя посмешищем. Это было не его сражение, чтобы в нем побеждать.

Октар спрыгнул с кузова транспорта и передал свой аппарат наблюдения сержанту.

- Где Пацан? – спросил он своим мягким, проникающим тоном.

Сержант улыбнулся про себя, зная, что Пацан не очень хотел, чтобы его называли «Пацаном».

- Руководит батареями на возвышении, комиссар-генерал, - сказал он безупречным Низким Готиком, приправленным отрывистыми, гортанными интонациями гирканского акцента.

- Пришли его ко мне, - сказал Октар, потирая руки, чтобы ускорить кровообращение. – Я думаю, ему пришло время идти.

Сержант повернулся, чтобы уйти, а затем остановился.

- В смысле, идти в атаку, комиссар, или научиться чему-то новому?

Октар по-волчьи оскалился.

- Естественно и то, и другое.

Гирканский сержант начал взбираться на гряду, на вершине которой располагались полевые орудия, как раз на том месте, где неделю назад Сепаратисты своим авианалетом повалили деревья. С расколотых стволов сорвало бледную кору, и земля под снегом была полностью укрыта древесной кашей, прутиками и бесчисленными ароматными иголками. Конечно, теперь авианалетов больше не было. Не теперь. Воздушные силы Сепаратистов взлетали с взлетных полос к югу от зимнего дворца, которые захватил полковник Дравер со своими бронетанковыми подразделениями.

Не то, чтобы у них наблюдалось много самолетов – возможно, шестьдесят древних образцов истребителей с пулеметами под крыльями, и подвеской под крыльями для тех немногих бомб, которые им могли дать. И все же сержант невольно восхищался летчиками Сепаратистов. Они чертовски старались и сильно рисковали, когда скидывали свой бомбовый груз на цель, и все это без преимуществ хорошего прикрытия класса «воздух-земля». Он никогда не забудет истребитель, выведший из строя их связной бункер в заснеженной горной гряде двумя неделями ранее. Он пролетел вдвое ниже положенного, чтобы получить точную наводку, содрогаясь от разрывавшихся вокруг него зенитных снарядов, посылаемых противовоздушными батареями. Он все еще отчетливо видел лица пилота и стрелка, потому что они летели с поднятым фонарем, чтобы ориентироваться в происходящем внизу.

Храбрые… отчаянные. Эти понятия для сержанта не сильно разнились. Решительные – на взгляд комиссар-генерала. Они знали, что эта война была проиграна еще до того, как началась, но тем не менее, они попытались освободиться от Империума. Сержант знал, что Октар восхищался ими. И, в свою очередь, сержант восхищался тому, как Октар сумел убедить главный штаб дать мятежникам шанс сдаться. Кто нуждался в бессмысленном убийстве?

Все же, сержант содрогнулся, когда три тысячи фунтов взрывчатки низвергнулось на связной бункер и сровняло его с землей. Так же, как и радовался, когда огромные счетверенные противовоздушные орудия «Гидры» прошили истребитель, когда он уже улетал. Казалось, будто ему дали пинка сзади, его хвост вздернулся, он начал падать, и в конце концов, взорвался и сгорел в долгом, агонизирующем падении в далекие деревья.