Валерий Большаков - Диверсант № 1. Наш человек Судоплатов

За последнее время английские, американские и другие источники говорят о готовящемся якобы нападении Германии на Советский Союз. Из всех высказываний, полученных нами в разное время, заслуживают внимания следующие:

1. Геринг якобы согласен заключить мир с Англией и выступить против СССР…

…

13. Среди немецких офицеров ходят слухи о том, что в феврале 1941 года в своем выступлении в «Спортпаласе» на выпуске офицеров Гитлер сказал, что у Германии имеются три возможности использования своей армии в 228 дивизий: для штурма на Англию; наступление в Африку через Италию, и против СССР.

…

Д) по сообщению нашего ВАТ из Берлина, по данным вполне авторитетного источника, начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года».

В дверь кабинета бодро постучали, и тут же заглянул смеющийся Эйтингон.

– Павлуша, здорово!

– Привет! – обрадовался Судоплатов. – Вернулся?

– Считай, вокруг света прокатился! И Шурочка со мной.

– Замечательно, просто замечательно! Садись, Наум.

Наум Исаакович – так звали Эйтингона. Правда, у чекистов было принято скрывать еврейское происхождение, поэтому Эйтингон числился Леонидом Наумовичем. Но не для друзей-товарищей.

– Сегодня я… – начал Павел и прикусил язык. Правду ведь не выложишь. – В общем, как сказал один шпион: «Жизнь дается лишь дважды». Сегодня я, считай, родился во второй раз. Извини, подробности опущу… Но это все мелочи, Наум. Главное… 22 июня начнется война.

Эйтингон подобрался.

– Та-ак… С немцами?

Судоплатов кивнул.

– Это уже точно?

– Точно, Наум. И надо бы нам как следует подготовиться к этому дню. Вот что заставляет меня дергаться! Нужно было еще с осени потихоньку организовывать секретные базы в Белоруссии и на Западной Украине – там, где пройдет линия фронта. Запастись боеприпасами, оружием, лекарствами, провизией – всем, чем надо, и дожидаться, пока гитлеровцы пройдут мимо. И вот тогда-то развернуться, организовать беспощадный террор в тылу врага – пускать под откос эшелоны, уничтожать живую силу, все, что отмечено крестом и свастикой!

– Первым делом, – сказал Наум, – надо людей собрать.

– Конечно! Тысяч двадцать пять, чтобы была отдельная такая бригада, а лучше две.

Эйтингон озабоченно покачал головой.

– Я почему-то не уверен, что Фитин или Меркулов тебя поддержат, – проговорил он. – Да даже не в этом дело. Просто это не их уровень. Базы в тылу врага… Отдельные бригады… Чтобы такое осуществить, нужен Берия! Или… – Наум красноречиво показал пальцем вверх.

– Согласен, – кивнул Судоплатов. – Закавыка в том, что товарищ Сталин до сих пор надеется договориться с Гитлером по-хорошему, а тут я со своими базами!

– Не в масть, – проворчал Эйтингон.

– Именно. А делать все втайне…

Наум затряс головой.

– Даже не думай!

– Да понимаю я. Одну-две базы я смогу создать, на свой страх и риск, но толку от них?

Зазвонил телефон.

Взглядом спросив разрешения у хозяина кабинета, Эйтингон поднял трубку.

– Да?

Слушая, Наум непроизвольно выпрямился и четко ответил:

– Спускаюсь!

Аккуратно положив трубку на рычаг, он сказал:

– Легок на помине… Тебя вызывает нарком.

– Всеволод Николаич?[3]

– Лаврентий Палыч!

Судоплатов ничуть не испугался. Ему ли, «пособнику Берии», бояться всесильного наркома? Но он удивился. Память у него была отменная, однако он что-то не припоминал, чтобы в эти дни его вызывали «на ковер» – у обоих наркомов дел и без него хватало. Это что же получается, от одного «переселения души» мир изменился?

– А может, это знак? – пробормотал он. Встряхнувшись, отпер сейф.

Да, вот они, фотокопии немецких документов, скрепленные с отпечатанными переводами на русский.

– Я пойду? – неуверенно спросил Эйтингон. – Или тебя подождать?

– Ступай, Наум, чего меня ждать? Сможешь вечерком к нам заглянуть? С Шурочкой, естественно? Эмма приготовит что-нибудь, выпьем за твое возвращение. Придешь?

– Постараюсь!

– Строго обязательно!

Собрав совершенно секретные бумаги в папку, Судоплатов поспешил на третий этаж. В «предбаннике» его встретил Мамулов, помощник нар-кома, кивнул приветливо и сразу провел в кабинет Берии. Помещение было достаточно обширным – слева в дальнем углу расположился письменный стол, к нему притулился маленький столик, заставленный телефонами. Посередине кабинета стоял большой прямоугольный стол для совещаний с двумя рядами стульев по сторонам и председательским креслом во главе. Его-то и занимал нарком, одетый, как простой партийный функционер, в черный костюм с галстуком и белую рубашку.

– Майор Судоплатов по вашему приказанию прибыл! – отрапортовал Павел.

Берия усмехнулся и снял пенсне. Помассировав переносицу, он вытащил платочек и стал протирать круглые стеклышки. Затем, словно спохватившись, указал на стул.

– Садитесь, товарищ Судоплатов. Молодое пополнение беспокоится о вашем здоровье… Встретил тут вашу комсомолочку, говорит, нехорошо было майору госбезопасности. М-м?

– Болтушка, – улыбнулся Павел.

Нарком негромко рассмеялся, нацепил пенсне и встал, сделав жест Судоплатову: сидите, мол. Сцепив руки за спиной, Берия прошелся к письменному столу и обратно.

– Не знаю даже, с чего начать… – проговорил он задумчиво.

– А вы сформулируйте вопрос, товарищ нар-ком, самый главный, – подсказал Судоплатов и тут же отругал себя за допущенную вольность.

Но Лаврентий Павлович не опустился до грубости, он даже не рассердился, только брови приподнял, приходя в легкое изумление. Усмехнувшись, Берия спросил:

– Когда начнется война, товарищ Судоплатов?

– 22 июня, в полчетвертого утра, товарищ нарком, – отчеканил Павел.

Лаврентий Павлович резко наклонился, упираясь ладонями в столешницу, застеленную зеленой скатертью. Его пенсне от неожиданного рывка чуть не соскочило, задержавшись на кончике наркомовского носа.

– Откуда вам это известно?

Судоплатов спокойно положил на стол папку и поднялся.

– Здесь собраны некоторые документы, товарищ нарком, которые позволяют сделать именно такой вывод. Еще зимой генерал Паулюс разработал план нападения на СССР, получивший название «Барбаросса». Он предусматривает молниеносный разгром основных сил Красной Армии западнее Днепра, чтобы не допустить их отступления в глубь страны, а затем выход Вермахта на линию Архангельск – Волга – Астрахань. Гитлер отводит на всю кампанию пять месяцев. Кстати, именно поэтому 22 июня – крайний срок. В ином случае немцы боятся не успеть одержать победу до наступления холодов – зимним обмундированием они не запасаются, собираются воспользоваться нашим, когда займут Москву, Ленинград и Донбасс. Мне известно, что товарищ Сталин надеется не допустить войны в этом году, оттянув ее неизбежное начало хотя бы до весны 42-го, но у Гитлера иное мнение. Фюрер сказал, что «в 1941-м мы должны решить все континентально-европейские проблемы, так как после 1942 года США будут готовы вступить в войну». Фашисты последовательно, с немецкой обстоятельностью, сосредотачивают у наших границ полки, танки, авиацию. К 22 июня нам будут противостоять почти сто девяносто дивизий.