Павел Нечаев - Цена жизни

— Надо подождать, могут быть новые толчки, — авторитетно говорил Дани, мужчина в возрасте, живший этажом ниже Шими. Увидев Шими, он настороженно смерил того взглядом: никак не мог забыть каверзы, жертвами которых становился. Было время, он у Шими с Борькой был основным клиентом — то глазок маркером затонируют, то какашек под дверь подбросят, то колпачки с колес машины скрутят. Эмблема с машины Дани до сих пор валялась у Шими в шкафу. Однажды, вооружившись электрической отверткой, позаимствованной у Ильи, пацаны переставили номера на всех припаркованных внизу машинах. Тогда Шими заслужил горячую и неподдельную любовь соседей, и удостоился внимания со стороны полиции.

— Но у нас там вещи! Что будет с вещами? — причитала заплаканная женщина, ей вторили другие.

— Подождите, приедут спасатели, проверят здание, тогда заберете свои вещи, — успокаивал их Дани.

— Помогите! — из подъезда вслед за Шими выскочила растрепанная женщина. Он не сразу узнал Дору, соседку с верхнего этажа. — Помогите, на Эяльчика шкаф упал!

Несколько мужчин, в том числе и Дани, переглянувшись, поспешили ей на помощь. Им явно было не по себе, входить в дом было страшно, но на них смотрели десятки пар женских глаз, и они торопливо, почти бегом скрылись в подъезде. Вскоре они показались в дверях, держа за края одеяло. На одеяле неживой куклой лежал сын Доры, Эяль. Шими его знал, он учился на один класс младше. Несколько дней тому назад они обсуждали намеченную Дорой поездку в Империю. Одного взгляда на Эяля Шими хватило, чтобы понять, что никуда он больше не поедет. Эяль был мертв, из разбитой головы текла кровь, пропитывая шерсть одеяла. Мужчины положили его в сторонке, Дора кинулась к нему, потом отпрянула, и стала истерически вопить:

— Помогите, нужен врач! Скорее! — металась она от одного к другому. Некоторые отворачивались, кто-то достал из кармана мобильный, и попытался вызвать скорую. Затея успехом не увенчалась, сети не было.

В этот момент еще раз тряхнуло, женщины завизжали, некоторые сели на землю, и закрыли головы руками. С домом Шими ничего не случилось, а вот для покосившегося соседнего дома это стало последней каплей: он еще больше наклонился, застонал, точно живой, и сложился. Обломки завалили проезжую часть, намертво перегородив улицу, взметнулась цементная пыль вперемешку с мусором. Волна поднятого падением воздуха толкнула Шими в грудь. Он заворожено смотрел на это зрелище. Снова стало тихо. Собравшиеся, словно опасаясь, что их услышат, переговаривались, не поднимая голоса, почти шепотом, даже маленькие дети, и те молчали. Нервный шепот десятков людей сливался в невнятный шелест, в котором невозможно было различить отдельные слова. Со стороны моря вдруг донесся непонятный гул, и все повернули головы в ту сторону. Гул приближался, накатывался волной. Казалось, совсем рядом, в двух-трех кварталах, буянит великан, пиная машины, и ради смеха ломая деревья, как спички.

— Цунами! Цунами! — из-за угла выбежал какой-то человек, и выпучив глаза понесся дальше по улице. Толпа выдохнула, качнулась, не зная что делать — то ли прятаться по домам, то ли бежать вслед за человеком. Колебались собравшиеся недолго: подхватив на руки детей, все побежали вверх по улице. Шими остался один, если не считать причитающей над сыном Доры. Всеобщая истерика не захватила его, вдобавок, он устал, у него кружилась голова и подкашивались ноги. Он немного постоял, прислушиваясь к шуму, потом поплелся домой. Был бы он здоров, наверняка побежал бы смотреть, он был любопытен, как и все мальчишки. Любопытен и бесстрашен, понятие «смерть» оставалось для него абстракцией. Даже смерть соседского ребенка он воспринял просто как декорацию к разворачивающемуся перед ним грандиозному шоу.

Цунами до дома так и не дошло, приливная волна прокатилась по прибрежным улицам Городков, углубившись не больше, чем на километр. Квартал, где жил Шими, располагался в глубине, по ту сторону длинной улицы, которая пронизывала все Городки насквозь, проходила через промзону и тянулась дальше, до самого Города. Пострадали они не сильно, жертв было относительно немного. Еще после первых толчков с пляжей сбежали все отдыхающие, а за пляжами была железнодорожная насыпь, принявшая на себя удар волны. Южнее, напротив промзоны, где были причалы для яхт, грузовые и нефтеналивные портовые терминалы, удар волны натворил гораздо больше бед, чем в Городках.

— Шими! — наконец, спустя три часа пришла тетка. — Ты здесь? С тобой все в порядке?

— Да, все в порядке. Только вот все попадало, — Шими вышел из комнаты. Тетка кинулась к нему, и обняла. Он не был нужен матери, не был нужен отцу — у того была новая семья где-то в поселениях на Севере. По слухам, он там работал на земле, стал настоящим крестьянином. Но такого отца Шими не знал, тот его не навещал. Тетя заменяла ему и отца, и мать. Своих детей у нее не было, и Шими стал для нее единственным, любимым, и вообще светом в окошке.

— Представляешь, там такое творится, ужас! — тетка рассказала, что улицы завалены обломками, проехать невозможно. Она бросила машину, и добиралась пешком. Повсюду раненые, убитые, горят дома. Люди на улицах говорили, что в одном из пригородов, кажется, в Орле, целый район сполз по склону.

— Дани снизу сказал, что надо ждать спасателей, — ответил Шими.

— Да, конечно, будем ждать, — согласилась тетка. — Сейчас, я передохну, и начнем убирать квартиру. Все же не зря я ипотеку взяла, дом новый, устоял. А там дальше, где старые дома, половина рухнула. Что же теперь будет, Шими?

Ночью у Шими был кризис. Он метался в кровати с температурой, бредил. Тетка сидела возле него неотлучно. Под утро, когда кризис миновал, и Шими заснул, она ушла спать.

Слух о том, что по радио что-то передают, облетел весь дом. В гостиной у соседей напротив, молодой пары, собралось почти все взрослое население дома. У них был мощный радиоприемник на батарейках. Народу набилось — не протолкнуться. Все выглядели встревоженно.

— Ну, скоро там? — не вытерпел кто-то.

— Обещали ровно в два возобновить трансляцию, — ответил хозяин приемника. Его имя Шими забыл, а спросить кого-то стеснялся.

— Так уже два, почему ничего нет? — из приемника слышалось шипение.

— Тише, начинается! — крикнул кто-то, и в комнате стало тихо

«Говорит Голос Столицы. Время — четырнадцать часов две минуты, в студии Дов Гильбоа» — передача началась без привычной музыкальной заставки. Слышно было не очень, голос диктора то и дело пропадал в шуме помех.

«Приветствую всех, кто нас слышит. Мы ведем передачу при свечах. Чтобы сэкономить электроэнергию, мы отключили все, что только можно было отключить. В настоящее время наш передатчик работает от генератора, топлива должно хватить еще на три-четыре дня. Больше половины наших сотрудников не пришли на работу. Поэтому, все развлекательные передачи отменены, мы будем передавать только блоки новостей: в девять часов утра, в два часа дня, и в восемь часов вечера. Несмотря на то, что наши возможности получения информации ограничены, у нас есть что вам рассказать. Не уходите с волны.»