Федор Березин - Атомная крепость

Мозги, естественно, тоже не забыли. Придирчивые маньяки-психологи провели с кандидатами несколько суток задушевных бесед. Отсеяли всех, кто типа «с детства мечтал быть пилотом, и вот теперь счастлив, ибо…». Мало ли что с этими восторженными происходит за непробиваемым слоем серебристых облаков? Вдруг у них от эйфории кровь бьет не туда, куда надо?

Конечно, подсуетились и «наблюденцы за нутром». Еще раз просеяли биографии предложенных в дело летчиков. В общем, после густых грабель и пылесоса спецслужб в деле остались самые-самые. Нервы — стальные канаты. Мышцы — можно использовать в якорной цепи. Координация — муху на лету хлопнут не глядя, причем в опрокидывающемся автобусе, полном бабушек с корзинами. Память, сноровка, профессионализм — таких людей не бывает.

Однако очередной самый-самый умудрился снова вспахать… нет, даже мимо ледника Погибших Альпинистов промазал, булькнул в океан.

Ну, в общем, Уксун-Бу четко знает, отчего ледник в горах Хафиф-Кольдильер — самое ненавистное место генеральных конструкторов. Виновны все же мозги. Самые лучшие, самые проверенные мозги дают сбой, когда человек на гиперзвуковой машине выскакивает выше слоя перистых и прочих облаков. Лицезрение Мирового Света в упор превращает наиподготовленнейшего пилота в полного кретина: «Что такое? Где я? Что это за рукоятки? Зачем столько цветных стекол со шкалами? И что это за трубка тянется к моему лицу?» Потом, разумеется, ледник Погибших Альпинистов, накатывающийся со скоростью пять Махов.

В общем, Уксун-Бу четко знает, почему смотровые окна задраены свинцовыми заслонками. Это заглушки, хранящие его от помешательства. Но, как и все прочие, в том числе даже самые мудрые главные конструкторы, он не знает, ОТЧЕГО человек вблизи Мирового Света сходит с ума. Там, внизу, на всей Сфере Мира, этого не знает никто.

Трижды-майор Таваса-Пи — человек со странностями. Но в авиации на странности смотрит спокойно. То, что ты добровольно влезаешь в какую-то железную дуру, а потом поднимаешь эту винтовую хреновину чуть ли не к перистым, — уже такая странность, что дальше все равно некуда. Вера в то, что какой-то керосин будет держать жутчайшей формы конструкцию, которая к тому же тяжелее воздуха, часов эдак пять — десять где-то там наверху, ничуть не лучше веры в колдовство. Так что мелкие странности в привесок к главной простительны. Тем более Таваса-Пи командир, а командиров без придурковатости не бывает: все, кто служил, ведают об этом досконально, причем узнают в тот же миг, как впервые напяливают сапоги. И вообще, Таваса-Пи нужно, по идее, быть не просто малость «того», а пришибленным на всю голову. Есть ли другие варианты, когда твоя работа заключается в таскании над континентом одной, двух, а то и четырех сразу атомных «хлопушек»?

Именно потому никто из экипажа никак внешне не реагирует, когда главный на борту изменяет начало привычного опроса о готовности на какую-то импровизацию.

— О Мировой Свет! Прости меня грешного за то, что я на некоторое время подтяну к твоим чертогам кучу всяческой опасной дряни. Не ослепи меня досрочно, ибо рано или поздно все мы попадем в твои пенаты, чего и я не избегу. И ты, Сфера Мира, прости, что отрываюсь от предписанного двуногим созданиям топтания исключительно по суше! А еще прости за то, что нынче буду вынужден солидно потревожить твой покой и твердь.

Остальной экипаж молчит и даже не переглядывается украдкой. Вовсе не исключено, что кто-то из них со временем сам станет командовать бомбовозом и мало ли что за этот срок случится с их собственными мозгами. Мало ли какие демоны обоснуются в промежностях извилин под черепом. Тем более уноситься в дебри философских размышлений окружающие, в общем-то, не обучены, да и времени нет.

Совершенно не изменяя тона, командир эскадрона переходит к делу.

— Пилот «один». Фиксирую, что все вверенные тумблеры находятся в указанном инструкцией положении. Измерительные датчики проверены и исправны. Гидросистемы управления заполнены, рычаги двигаются, — сообщает он согласно взлетному ритуалу, а также для всех на борту и, естественно, для записывающей аппаратуры. — Пилот «два»? — двигает он дело далее по формуляру.

— Пилот «два», — говорит пилот «два», зам. командира, его друг и единожды-майор Гуйо-Сю. А потом, что «так да так, да то и это».

— Штурман «один», — называет следующего Таваса-Пи.

«Так, мол, и эдак, да еще вот эдак так», — ответствует штурман Редесйя-Чи, причем не только в смысле того, что всякие там расчеты топлива по маршруту выверены, нужные карты в планшетах и прочие штурманские пирожки тоже где надо, а еще, мол, передняя пулеметная машинка тип-топ исправна. Потому как Редесйя-Чи одновременно еще пулеметчик «один», но за пулеметную машинку он будет отвечать только лишь во время полета над океаном. В плане штурманской работы его вотчина — суша.

Потом слово, согласно известной всем присутствующим пьесе, передается штурману-навигатору Баньолу-Су, который тоже рассказывает, что, мол, все в ажуре, гироскопические системы ориентации, как основная, так и резервная, раскручены, запитаны, их резервные батареи тоже, типа того, что «ок». Ну и компасы, само собой. А еще, повторяя пройденное, что, мол, «пулеметная машинка „один“ заряжена, смазана и патроны в лентах не ржавые». И все снова выслушивают эту уже известную истину, ибо Баньолу-Су, он отвечает за те же пулеметы, только вот сейчас, во время полета над сушей. А уж с океаном он будет разбираться в свой черед. И дай Мировой Свет, чтобы действительно с этими хрупкими гироскопами и компасами ничего не случилось, потому как топлива у бомбовоза, конечно же, хоть всю Сферу Мира облететь, но как-то не хочется шлындрять над волнами неприкаянно.

Теперь доходит до Ресима-Уса, бортового инженера и все такое. Он долго перечисляет, чего и как, потому как приборов перед его носом ничуть не меньше, чем перед сидящими в первом ряду пилотами, а шкалы тех приборов такие, что мама не горюй.

Ну, теперича отчитывается Гюра-Зи. У некоторых, кто служил ранее на бомбовозах обычного типа, в этот момент ушки на макушке, ибо такого спеца нет на борту никаких самолетов в мире, только вот у них, на «Принцессе Кардо». Потому как Гюра-Зи не просто инженер, но инженер-физик. У них на борту собственная инфраструктура для добычи энергии — атомный реактор. В этом плане предыдущий доклад штурманов о достаточности топлива некое словоблудие. Чего мерить топливо, если его на массаракш ведает сколько лет? Но у бомбовозно-воздушных сил свои традиции, никуда не денешься.

А тут уж докатывается и до Бюроса-Ута, опережая некоторых прочих, даже тех, у кого поболе звание, потому как Бюрос-Ут все же не абы кто, а бортовой радист. Да не просто радист, а радист-шпион, и помимо еще и радист-пулеметчик. И Бюрос монотонно, но разборчиво бубнит, что, мол, так и так, и рация «один», и рация «два», все мигают лампочками, и диапазоны те-то и те-то прослушиваются, а еще, типа, запасные триоды с пентодами — все здесь, под рукой, да и отвертки тут же. Да и с заднеполусферной пулеметной машинкой, за кою Бюрос ответствен, тоже все «майна-вира».