Война Кланов. Медведь 1 - Алексей Владимирович Калинин

Перевертень кинулся к берендею, который летел в их сторону. Из-под лопатообразных лап веером выметывался снег, глубокие следы оставались на белом покрове. За ним тянулась ниточка красных брызг. Горячая кровь прожигала в сугробах глубокие норки и их тут же заносили новые порции белых мух.

Берендей сбил своей массой перевертня и проехался на нем, как на санях, несколько метров. Когтистые лапы шлепали по серой морде. Белые клыки до половины окрасились красным. Перевертень выл и рвал когтями живот берендея.

Человек достал из-за пазухи несколько стержней. Он что-то шептал, но я не мог разобрать в завываниях ветра, рычании и смачных шлепках. Ему не удалось воспользоваться иглами, также как и топором…

Берендей краем глаза следил за бородачем и успел перехватить удар в основание шеи. Он выпрямился, поднял бородача за сжатый кулак и в несколько движений вырвал иглы из окровавленной ладони. Уже занес лапу, чтобы снести кучерявую голову, но в этот момент зубы перевертня сомкнулись на бурой шерсти ноги и берендей взвыл, выронив человека…

Я метался бесплотным духом, я следил… я запоминал…

Видел, как уклонился от замаха человек, как ударил перевертень, как присел и выпрыгнул берендей. Битва продолжалась долго, трое бойцов вытоптали широкий круг, увлажнили его своей кровью. С высоты казалось, что это ещё один круг инопланетян, какие появлялись на кукурузных полях.

Никто не мог взять верх.

Наступил короткий миг передышки, когда берендей отшвырнул в сторону перевертня и откинул человека. Трое встали по краям алого круга – проведи между ними прямые, получится правильный треугольник. Трое смотрели друг на друга. От усталости дрожали руки, лапы. В глазах сверкала всё та же непримиримая ненависть. Они понимали, что не могут одолеть противников.

– Договор! – хрипло выкрикнул человек.

– Договор! – прорычал перевертень.

– Договор! – прогрохотал берендей.

 Я носился бесплотным духом, видел, как они подошли вплотную друг к другу.

Я пытался протиснуться к ним, но не смог – словно хрустальный кокон окружил троицу. Человек вытянул вперед дрожащую руку, сверху легла лапа перевертня. Какой удобный момент для удара – один взмах двумя лапами и перевертень и человек больше не поднимут головы от бело-красной простыни площадки… Берендей положил лапу сверху.

Я не слышал, о чем они договаривались. Пытался прочесть по губам, но лица и морды расплывались в снежной завесе. Три фигуры стояли в центре алого круга. Их заносил снег, превращая в соляные столбы. Вьюга завыла ещё пронзительней. Ветер пытался сорвать с равнины три помехи, о которые спотыкался. Три фигуры в центре светло-красного круга…

– Твою же мать!

Я прихожу в себя и ошалело смотрю на экран, на себя, лежащего на полу. На экране всё та же заставка, ничего не произошло. А я…

Я кидаю взгляд на чертеж фабрики на столе. Надо бы доделать. Надо бы…

Нет, всё! На сегодня хватит!

И так вырубает ни с того, ни с сего. На свежий воздух! В пампасы!

Карандаш летит в сторону кровати, туда же отправляется и линейка. Надо прокатиться, сменить обстановку. Набивший оскомину чертеж остается на столе. Чтобы он не свернулся – придавливаю край фотографией в рамке. На фотографии мои родители, а рамка сделана давным-давно на уроке труда.

Рядом ставлю свою фотку. Эта у меня со школы, где недавний я, уже с короткой стрижкой пепельно-серых волос, скуластый и высокий, смотрю в будущее с надеждой и верой. Припухлых губ не касался фильтр сигареты, на оттопыренные уши не вешали лапшу расчетливые девчонки. Красавчик, да и только. Правда, сейчас ещё лучше выгляжу, почти как Ди Каприо сельского разлива.

На тело синюю футболку. Она должна красиво подчеркнуть подкаченную грудь и даже показать соски. Что? Не только девушки выставляют свои прелести на показ. Зря я что ли всю зиму в спортзале корпел? Джинсы не новые, но удобные и разношенные. На ноги кроссовки – вроде бы готов к прогулке.

– Пап! Можно я возьму машину? До Сашки прокачусь, развеюсь. А то мозги кипят, скоро из ушей полезут, – я захожу в гостиную.

Высокое солнце кидает прямоугольник желтого света на красноватый ковер. В стекле старенького серванта отражается мерцающий квадрат телевизора. По центральному каналу идет очередное обсуждение чего-то очень важного для электората. Отец смотрит поверх газеты.

– Надолго?

Эх, если бы знать как надолго.

– Нет, пап. Туда и обратно. Посидим, я ему пожалуюсь, он посочувствует – всё же легче будет. И я сразу обратно. За пять-шесть часов обернусь.

– Эх, Женька, по возвращении с тебя мойка! А то постоянно в гараж грязную загоняешь, – отец поднимается из кресла и проходит до серванта.

Большой как медведь, ещё не успевший заплыть жиром, но уже с пивным животиком. Залысины скоро встретятся на макушке, но пока курчавые волосы ещё сопротивляются возрасту. Носом-картошкой и глазами чуть навыкате я похож на него, а губы и уши уже мамины.

– Замётано!

Тихо скрипит дверца серванта, по краю чашки звякают ключи. Вот они, заветные, ключ от гаража и ключ от машины. Брелоком болтается модель футбольной бутсы – папа заядлый болельщик за «Спартак». Я же фанат «Зенита», поэтому мама всегда убегает из дома, когда наши команды встречаются на поле.

– Мать, выдай ему на бензин. Или со стипендии заправишься? – спрашивает отец.

– Пап, от стипендии даже на жвачку не осталось. Но я обязательно верну, с первой же пенсии. Зуб даю!

– Дожить бы до твоей пенсии, – вставляет слово вошедшая мать и протягивает деньги.

Невысокая, пухленькая, рядом с отцом смотрелась как неуклюжий щенок рядом с мастиффом. Но красивая… Идеальная пара. Я улыбаюсь.

– Доживете, ещё и правнуков будете нянчить!

Знал бы я тогда, чем всё обернется – ни за что бы из дома носа не высунул. Сидел бы, корпел над своей фабрикой, чертил бы никому не нужные графики и чертежи…

Машина заводится с полуоборота. Рука привычно ложится на упругий руль. Отец всегда следит за своей «ласточкой», да и я приложил к ней немало трудов и сил. «Буханка» медленно и величаво выкатывается на прогретый за день асфальт. День радует солнечным теплом. Такая радость бывает только в мае, когда после долгой зимы можно выйти в шортах на улицу, не боясь отморозить «бубенчики».

Пролетают мимо деревеньки. За широкими полями темнеют густые леса. Так же, как и деревни пролетают воспоминания. Вот тут полгода назад я