Владимир Поселягин - Охотник

От моего крика женщина отшатнулась, но потом, взяв себя в руки снова кинулась ко мне. Пользуясь моей слабостью, меня всего обслюнявили поцелуями, закапали слезами и оглушили причитаниями.

— Изенька, кто это сделал?! Кто тебя избил?! Как ты себя чувствуешь? Опиши мне этих подонков я их из-под земли достану!

— ЖЕНЩИНА, вы кто такая?! Отойдите от меня я вас не знаю!

Что можно сказать? Первая неделя была самая тяжелая. Тут что ни говори, но нужно сказать спасибо, всем 'моим' родственникам со стороны матери. Они расписали дни по дежурствам и с какой-то даже манией приходили и заботились обо мне. Сам я детдомовский, и для меня все это было странным. Я еще не раз не видел столько любви и нежности к себе от столь разных людей. Даже довольно молодая на фоне остальных двадцатисемилетняя Серафима ничуть не стесняясь мыла меня и подтирала, если у меня случалась 'неожиданность' с взбунтовавшимся желудком.

После того как я очнулся и поел со мной стало происходить странные вещи. То есть я, фактически полностью утратил контроль над телом. Были, конечно, странные периоды, когда я себя более-менее чувствовал, как в первое свое пробуждение, но тогда никак не мог снова взять верх над телесной оболочкой.

Нет, говорить там или немного двигаться в пределах койки, еще мог, но остальное…

Однако надежды я не терял, и продолжал бороться, тренируясь. Очень помог подаренный Иваном Эммануиловичем экспандер, по крайней мере руки у меня теперь были постоянно заняты. Но кормили меня по прежнему с ложки, я сам попросил, надоело что меня постоянно моют, вот уж когда приду в форму… А то что приду, я ни капельки не сомневался.

Теперь я по крайней мере знал где нахожусь, то есть в каком времени. Ошибки быть не могло. Ноябрь тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Вот такие дела.

— Игоря, я тебе книгу принесла, как ты и просил, — протянула мне Серафима алгебру за девятый класс. — Завтра Толик придет и принесет все, что вам назадавали за все время твоего отсутствия в школе.

Раз попал в тело ребенка, то нужно соответствовать, я уже несколько дней восстанавливал школьные пробелы в памяти. А Толик это мой младший брат, он младше меня на три года и ему уже двенадцать, мне соответственно полгода назад исполнилось пятнадцать.

Думаю, пора рассказать, куда я попал. Тело в котором я находился ранее принадлежало Изе Викторовичу Соколову, но все его звали Игорем, я тоже на этом настоял, и только мать тела звала его по имени, записанному в метрике. Мой отец, стройный с проседью в волосах и с тростью мужчина, Виктор Алексеевич Соколов работал диспетчером в автохояйстве. У него не было левой ноги потерянной в сорок третьем на Курской дуге, когда в кабину его самолета попал снаряд. Так летчик-штурмовик оказался в госпитале, где и познакомился с медсестрой Сарой. К сорок шестому у них на руках появился ребенок, то есть это тело, к этому времени они уже сыграли свадьбу. После окончания войны они поехали в Ленинград, но отец летчика-орденоносца резко отрицательно отнесся к жене-еврейке сына и фактически выкинул их на улицу в лютые морозы. Тогда они поехали к родственникам жены, где я, то есть это тело родилось, и вот они уже как пятнадцать лет проживают в славном городе Киеве. После рождения первого сына в сорок девятом родился Анатолий, серьезный паренек, с черным, как смоль чубом, а еще через семь лет две дочки-близняшки Тома и Лида. Сестренки мне понравились, похожие на мать суетливостью, но ласкуньи. Жила семья Соколовых в двух комнатах большой коммунальной квартиры в центре города. К этому времени я успел познакомиться со всеми 'своими' родственниками включая близких. Мне они в принципе понравились, и спокойный не пьющий отец и суетящаяся мать, которая так напугала меня в свой первый визит. Как бы то ни было, но мне пришлось вживаться в роль их сына и брата. Воде нормально. Хотя если что я играл тормозящего финна. Прокатывало иногда.

Один раз, как-то я поймал брата за руку, как раз одна из сиделок-родственниц отошла на пару минут и начал запрашивать его о себе. Каким 'я' был.

Толику это явно не понравилось, и отвечал он не совсем охотно, возможно даже пару раз солгав. Но я смог просчитать его. После анализа я сделал вывод. Изенька был еще той мразью. Стукач в полной интерпретации этого слова. Наверное, именно из-за этого его так и обработали. В принципе похоже за дело, но проблема была не в том что были заслужено, а в том что в тот момент в теле находился я. В общем только по этой причине парням не жить. Без шуток.

В общем, сейчас шел конец ноября шестьдесят первого года и, мне нужно было восстанавливаться и вливаться в общество, одновременно собирая и анализируя информацию. Долго меня держать в больнице вряд ли будут. Но тут я ошибся — мной заинтересовался один из врачей и начал писать диссертацию на эту тему, поэтому на пару месяцев меня в больнице задержали, пообещав чуть позже перевести в военный госпиталь, где были спортзал и тренажеры. В общем повезло, время мне было нужно.

К середине декабря я полностью восстановил все школьные программы, что сейчас шли в школе. Так что проблем с возвращением не будет, наверстал и убрал пробелы, но вот с остальным пока не ах. С первого декабря я стал выходить во внутренний двор больницы, а спустя две недели уже бегал кроссы по молодому снегу и крутить солнышко в спортгородке техникума, что находился рядом с больницей. Ну что сказать, это тело соплей перебить можно, вот я и начал восстанавливать, вернее даже заново создавать мышечную массу. Первые же попытки показали, что это будет очень трудно, но я не унывал, с каждым днем усиливая нагрузку. Доктора наблюдали за мной, в принципе физические травмы уже вылечились, но вот рефлексы… Но и тут я нашел выход, хоть и случайно. Как-то восьмого февраля тысяча девятьсот шестидесятого второго года к одному из моих соседей по палате пришел сын, с тренировки, звякнув на входе струнами гитары. Попросив подержать ее в руках, я, не задумываясь, сделал гитарный перебор, причем сыграв так чисто, что у меня не всегда в прошлой жизни получалось, а я ведь был довольно неплохим гитаристом, имея классический баритон. Сейчас-то у меня был ломкий тенор, но и песни под этот голос я знал.

Одно меня радовало, теперь с этой амнезией я могу себя вести как мне заблагорассудиться, все спишется на травму, даже изменившийся характер.

После этого я насел на родителей и маме со слезами на глазах пришлось покупать гитару. Не потому что жалко, а потому что когда она принесла 'мою любимую скрипку' я просто спросил — мне ее сразу об стену разбить или подождать когда она выйдет? В результате планы матери сделать из меня великого скрипача провалились, зато Толик стал навещать меня с каждым разом имея все более грустный и грустный вид. Видимо скрипка ему перешла по наследству.