Рагрин Николай - Искусство ката

– Ты на правильном пути, Ор, и сделал немало, – сказал учитель, внимательно выслушав, – но сейчас, на последнем участке пути, ты сам себе мешаешь, своим чрезмерным желанием. Ты стараешься ударить бревно, и только на этом концентрируешь всё внимание. Но чтобы ударить сильно, не нужно стараться ударить сильно, нужно бить сильно.

– Как это? – затряс головою Ор.

Мастер Кап, также внимательно слушавший учителя, в это время подносил пиалу с чаем ко рту, да так и застыл, не донеся, с широко открытыми от удивления глазами. И только Дик, хорошо знакомый с философией Востока, прятал усмешку в прищуре глаз, сознавая, что если признаться честно, то и он не до конца понимал учителя.

– А ты забудь о бревне и постарайся полностью сконцентрировать внимание на тандэне. В нём источник твоей силы. Думай не о конечном результате удара, а об источнике. Если порох не зажечь, снаряд цели не достигнет. А в этом тебе подспорьем может стать холодная ярость, направленная внутрь тебя самого. Не злость по отношению к врагу, туманящая мозг, а ярость, концентрирующая волю и высекающая из неё искру, способную зажечь заряд тандэна. Яснее сказать не могу, озарение (сатори) вещь индивидуальная, и каждый ищет свой путь в достижении этого. Отбрось сомнения и ищи свой путь.

– Времени мало! – с сомнением в голосе воскликнул Ор.

– Время не главное. Главное – твоя воля и вера в успех. Повторяю, отбрось сомнения. Я уверен, у тебя хватит сил бегом преодолеть последний участок подъёма на вершину.

– У Ора хватит сил бежать вверх по вертикальной стене! – с улыбкой воскликнул никогда не унывающий Дик, пытаясь разрядить обстановку.

Простой по натуре мастер Кап широко улыбнулся и вспомнил о недопитом чае, и только Ор вроде и не слышал Дика, уйдя в себя, переваривая слова учителя.

«Похоже, мешку пришёл конец», – улыбаясь, подумал Дик.

– Это точно, – ответил на его мысли учитель.

Ор ничего не слышал, находясь далеко от них, или глубоко уйдя в себя, и только мастер Кап недоумевал: «К чему относятся последние слова учителя?».

Ор продолжал бить мешок, стоя в стойке крепости. Но, как стал замечать Дик, звук ударов по бревну стал меняться. Он не сразу понял, в чём отличие, но потом решил, что звук стал сочнее и звонче. И громкость звука ударов стала постепенно возрастать.

«Если так дальше пойдёт, то и сэнсэй в лагере услышит Ора», – подумал Дик.

А самое интересное то, что сила ударов явно возросла, это было видно невооружённым глазом, а мешок стал раскачиваться явно меньше. К концу третьей недели впечатление от ударов Ора создавалось такое, как будто он не кулаком бьёт мешок, а вбивает огромный гвоздь соответствующим молотком. При этом кулак вылетал вперёд, как пуля из ружья, но от мешка не отскакивал, а продолжал двигаться, стараясь проникнуть внутрь бревна.

Пошла последняя неделя их пребывания на Джайлау. Во время вечернего чая Ор остался безучастным к беседе остальных членов компании. Он вроде был здесь, со всеми, и в тоже время будто отсутствовал. Он не отвечал, когда обращались к нему, не слыша, а судя по отрешённому взгляду, и не видя ничего вокруг.

– Ор продолжает бой, – сказал Дик, – и это бой не с мешком, а с самим собой, мы ему здесь ничем не поможем, это его бой. Он механически выполнял ката первую половину дня, механически ел в обед, и также продолжал занятия второй половины дня, явно не видя и не слыша ничего вокруг. И бил мешок.

«Вот это удары!» – молча восторгался Дик.

Мешок почти не раскачивался, Ор вбивал в него кулаки, как гвозди, и далеко вокруг разносился звук гулких ударов. А в пятницу Ор не прекратил упражнение по истечении полутора часов. И к вечернему чаю не пришёл. Друзья и учитель пили чай и слушали отдалённое эхо в горах от звука ударов Ора.

– Что это? – спросил дед, внезапно появившись у вечернего костра.

Он не знал о занятиях Ора с мешком.

– Ор ведёт бой с самим собой, – ответил на вопрос Дик, – а звук этот от ударов по мешку.

– А чем он бьёт по мешку? И зачем? – спросил дед, явно ничего не поняв.

– Кулаками, чем же ещё.

– А звук такой, будто дубиной.

– Его кулаки, пожалуй, почище дубины будут, – вполне серьёзно заметил Дик.

– Судя по звуку, так и есть, – сказал дед, – Он что, всю ночь этим заниматься будет?

– Он, видимо, чувствует, что близок к цели, интересно, чем это кончится! – воскликнул мастер Кап.

– Кончится кончиной мешка и рождением ещё одного мастера, – совершенно серьёзно сказал учитель.

– Ещё одного, это вместе с вами и Диком?

– И с тобой тоже, ты уже прошёл этот путь, который завершает Ор.

– Какой путь, сэнсэй? – искренне и недоуменно спросил мастер Кап.

– Путь рождения мастера. Мастер рождается в бою с самим собой, а завершается рождение победой в этом бою. Главное не сгореть в собственном огне, но с Ором, я уверен, всё будет в порядке.

Ор пришёл к утреннему чаю, и на первый взгляд это был прежний, всё замечающий Ор. И тени усталости не было на его лице, будто он встал после крепкого сна. Но что-то изменилось во взгляде.

«В его глазах поселилась вечность и тайна, известная только ему одному», – подумал учитель.

Дик молча встал, и бегом кинулся туда, откуда явился Ор. А Ор взял пиалу, и как ни в чём не бывало сел пить чай.

Дик добежал до ущербной скалы и как на крыльях взлетел на площадку. Мешок висел на месте.

«Да и куда бы он делся?» – подумал Дик.

Мешок висел на месте, только был расколот пополам.

По поляне прошла дрожь. Будто болото встряхнулось, как пробуждающийся от спячки зверь. Из его глубин, как из утробы, донеслось довольное урчание, а затем опять встряска, прокатившаяся волной по поляне, но значительно сильнее первой. Томарсин мог поклясться, что видел на мгновение выскочившие из земли обнажённые корни деревьев, растущих вокруг поляны. Но всё вернулось назад, когда дрожь прошла. И только древний сруб, незыблемо, как влитой, стоял на месте, волна разбилась об него, как о волнолом.

Томарсин также устоял, прочно упираясь ногами в землю в стойке крепости. Следом за дрожью поляны на Томарсина обрушилась эмоциональная волна. Впечатление было такое, что на него наступила нога исполина, как слон наступает на муравья, не подозревая о существовании последнего. Но в отличие от слона болото явно знало, что делало.

На Томарсина обрушились тонны слепого безразличия, замешанного на презрении к существу, посмевшему стоять в присутствии исполина, преисполненного могущества, когда ему положено было ползать в пыли у его ног, умоляя о пощаде. Теперь в роли волнолома выступил сам Томарсин, спокойно встретивший эту волну безразличного презрения. Не было в его душе отклика на эмоции болота.