Ходок-4. Война (СИ) - Григорьев Алексей

Впрочем, не удивительно — от императора пер вал такой силы, что даже не самые слабые практики выдерживали с трудом. Калыван Драгобрат и Захарий Блаженный замерли перед владыкой, как бандерлоги перед удавом.

— Итак, что мы имеем… — продолжил размышлять вслух Виссарион, — Георг Ягужинский и Пересвет Благочестивый заручились поддержкой Европейской Лиги и во главе не маленькой армии перешли границу. Азиатский Союз направил непонятную ноту по поводу Велграда и также грозит войной. Несколько их кланов уже напали. Панамериканское Объединение Корпораций, как всегда, молчит, но втихую финансирует интервентов. Ко всему этому можно добавить ещё вторжение пришельцев. А вы, мои глаза и уши внутри страны, прохлопали события на Сечи?!

— Но… Кто бы мог догадаться, что Ватага снюхается с Темным Ковеном и единым фронтом выступит против нас? Такого даже самые опытные аналитики прогнозировать не могли… — попытался оправдаться Калыван.

— Молчать!!! — заорал на него Светлый и для верности кивнул Килию.

Вояка и рад стараться. Глава Вооружённых Сил самолично залепил проштрафившемуся ректору оплеуху, для верности огрев ещё и святошу. Силы в кулаках у Неугомонного было немеряно, потому оба практика зашатались от прилетевших увесистых подач.

— Слушайте-ка внимательно! Повторять я больше не буду! Ты, Калыван, разберёшься с ушкуйниками и темными выблядками. А ты, Блаженный, закроешь вопрос с Велградом. Мы должны знать, почему японцы засуетились. Ты же, Килий, готовь войска, сдаётся мне тотальная война на пороге. Скоро реверансы закончатся, и враги вонзят свои хищные зубы нам в глотку.

Раздав указания, Виссарион указал присутствующим на дверь, а сам направился в кабинет. Он хотел пообщаться с главами великих держав лично. Ставленники Септонии, государи мировых государств, являлись своего рода оружием массового поражения. Они обладали особыми артефактами, вручёнными им Верховной. Правители как бы следили за порядком и по общей договорённости в битвах не участвовали. Однако сейчас ситуация накалилась, потому требовалось прояснить позицию властителей мира.

Всегда тихое и безлюдное древнее подземелье преобразилось. Возле мистического пруда разместилась настоящая вереница палаток. Вокруг шатров всех мастей располагались котлы, стояли в качестве сидал чурбаны, висело на верёвках не хитрое платье. Хорошо, хоть мусора и фекалий нигде не наблюдалось. Подобные отходы человеческой жизнедеятельности сжигались монахами, которые вынуждено осквернили прежде заповедное место.

По центру импровизированного лагеря укрывшиеся от беды священники оборудовали молельню. Тут и теперь били поклоны уцелевшие церковники. Что примечательно, большинство из них были очень молоды, лишь преклонивший колена перед небольшим алтарем старец выбивался из общей картины.

Ещё бросалось в глаза, что искренне обращался к Верховной только этот старый, но ещё крепкий, мужчина. Остальные же из под лбов протирали спину святого злобными взглядами.

Наконец, юные служки в последний раз переглянулись между собой. Затем выхватили из под ряс ножи с кинжалами и ринулись на коленопреклонённого игумена. Перед этим рывком, многие механически обернулись и посмотрели вправо от намётов — там, куда ни глянь, виднелись криво сколоченные кресты, которые возвышались над небольшими могильными холмиками.

— Мы не хотим умирать! Мы хотим выбраться отсюда! — истошно проорал заводила побоища и воткнул острие стилета между лопаток невинной жертвы.

За ним налетели и остальные. Долгие пару минут озверевшие отроки месили старика кортиками, пока не поняли, что тот лежит недвижимо.

Иппатий был еще жив, но его душа давно умерла. Вера всегда являлась основой его существования. Когда умерла Любава, он добровольно оскопил себя и отрёкся от мира, посвятив жизнь богине. Сейчас же вера покинула его.

Долгие три года игумен крепился, ждал откровений Богини. Он надеялся, что их заперли в храме не просто так, что велели поддерживать пелену над Велградом не зря. На протяжении безрадостных месяцев Иппатий наблюдал, как иссыхают, отдавая все силы молитве, наиболее опытные монахи.

Старики уходили один за другим, потом пришёл черёд священников среднего звена и такого же возраста. Так продолжалось до тех пор, пока не осталась лишь безусая молодёжь, по сути дела, дети. Они не желали погибать за чужие идеи. И ведь выход имелся простой: если разбить монолит, тогда открылся бы портал ведущий в нормальный мир. Об этом в самом начале поведала Септония и выдала волшебный молот для предполагаемого акта вандализма. Как альтернативу, она предложила поддерживать купол вокруг осквернённых территорий, чтобы не дать заразе распространиться, и ждать спасения извне.

Естественно, монахи выбрали второе, но теперь даже самый стойкий из них сомневался, потому и позволил юнцам напасть. Игумен не сопротивлялся, хотя мог бы испепелить наглецов одним лишь движением пальца. Из-за множества ран жизнь постепенно покидала его, а осознавшие сотворенное юноши склонили головы и молча глазели, как умирает их наставник. Вдруг безрадостную картину нарушил громкий всплеск.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— «Что это?!»- удивился необычному звуку Иппатий и из последних сил приподнялся, чтобы взглянуть в сторону духовного монолита.

Недалеко от ключ — камня бултыхались трое. Двое из них мало походили на людей и истошно вопили. Несмотря на метаморфозы игумен признал крикунов.

Однорукий Старицкий вымахал до трёх метров, обзавёлся пятью рогами на лбу и увесистым горбом на спине. Походивший на костяного рыцаря Маринин изменился поменьше, но также имел роскошное украшение промеж глаз и уплотнение за плечами.

Что примечательно, обоим водица пришлась не по вкусу. Бояре выли от боли и силились выбраться на сушу. Третий же, незнакомый старцу, паренёк не пускал их. Ухватив одного верзилу за ногу, а второго великана за руку далеко не богатырь удерживал орущих вельмож, как многопудовый якорь.

Похоже, что от испытываемых мук знатные граждане ничего не соображали. Они тупо молотили конечностями вокруг себя в надежде поскорей выбраться. Интуитивно бедолаги пробовали применять магию. Но их шакти пожирал древний монолит, как проголодавшийся толстяк стобу.

От такого зрелища паростки утраченной веры вновь проклюнулись в сердце. Повинуясь многолетней привычке, Иппатий осенил себя крестом с полукругом, и целительная волна окутала тело, вмиг заживив раны. Вторым мановением перста, вернувший уверенность игумен откинул прочь толпу. Окружавшая его ребятня разлетелась кто куда, посшибав шалаши и утварь, а также переломив пару крестов на жутком погосте.

Старик и не заметил сотворённого погрома. Он упал на колени и неистово молился. Монах понял, что избавление наконец-то пришло, иначе как объяснить, что утопивший двух не слабых инфов парень беспрепятственно прикоснулся к ключ-камню, а что-то далеко в вышине задрожало.

Без особого интереса, Иппатий отметил, что оставшаяся после кончины Старицкого и Марина энергия исчезла в воронке над духовным монолитом. Посмертное шакти, словно устремилось к хозяину, подобное еще происходило при жертвоприношениях. Но до этой странности старцу не было никакого дела. Он тщательно разглядывал прижавшегося к ключ — камню юношу.

Высокий, голубоглазый, ладно сложенный и одетый в наряд служки Острога паренёк прильнул к реликвии всем телом. У него также имелся трёхрогий отросток, который мерцал от прикосновения к святыне, а самого ищущего милости окружило золотистое сияние.

— «Кто же это? И что он делает здесь?»- сгорал от любопытства Иппатий, с огромным нетерпением ожидая дальнейшего развития событий.

Очень плохо, когда сильный бьет слабого, и почти безнадежно, когда таких «силачей» несколько.

Изречение побитого полицией забулдыги.