Валерьев Валерьевич - Фаранг-1. Как я провёл лето.

Дядька Вите понравился. Вот такому солидному мужчине с лохматыми бровями и благородной сединой на висках и можно было доверить свою жизнь в воздухе. Егоров слабо улыбнулся и показал 'окей'. Командир заботливо придержал его за плечо и что-то коротко бросил стюардессе.

— Come! Come!

Вот это было совсем другое дело! Виктора проводили, нежно придерживая за локоток, к кабине пилотов и усадили на широкое и мягкое кресло старшего стюарда, впритык к двери, ведущей в кабину экипажа. Перекошенная после тряски дверца до конца не закрывалась, и в щель Витя отлично видел, как работают пилоты. Та самая миловидная стюардесса принесла маленькую бутылочку красного вина и все мысли о том, чтобы подать в суд на авиакомпанию, у Вити исчезли сами собой.

'В конце концов — я же сам напросился на это место!'

Конфликтовать Витя не любил.

Что хорошо в современной авиации — всё унифицировано. В том смысле, что все международные рейсы общаются с диспетчерами на английском языке. И даже находясь над собственной территорией, экипаж продолжает говорить на английском. Второй пилот, которого Витька видел плохо, видимо просто решил не упускать возможность попрактиковаться и даже со своим командиром говорил по-английски.

Егоров отставил бутылку в сторону и навострил уши.

— Связи нет, командир.

'Дядька' ответил по-турецки.

— Быр-быр-быр.

— Радар, по-моему, не совсем в порядке. На экране пусто. Мы уже точно должны быть над Трабзоном. Где земля, командир?

— Быр-мыр-пыр!

'Угу, а он ему — сам пошёл! А всё-таки, где земля?'

Витька встревожился и затаил дыхание, ловя каждое слово второго пилота.

— Быр-быр мей дей пыр-быр!

'Япона мать!'

Второй пилот послушно выполнил приказ командира.

— Мейдей, мейдей, это рейс 'Пегасус', кто-нибудь меня слышит? Кто-нибудь. Ответьте. Это рейс 'Пегасус'…

Командир корабля потянул ручку и двигатели загудели заметно тише.

'Топливо экономят'

В горле у Витьки разом пересохло, а волосы на голове стали дыбом.

'Во попал!'

Егоров посмотрел на свои часы. Настоящий Zenith, которым он очень гордился, показал, что в воздухе они болтаются уже пятый час, а проводница перед взлётом сообщила, что всего они будут лететь пять с половиной часов. Несложный подсчёт, который Витя произвёл в уме, показал, что топлива у них на два часа максимум.

Витька привстал с места и заглянул в окно из-за плеча лётчиков. Впереди, до самого горизонта, было безбрежное синее море.

Егоров сидел, привалившись больной головой к холодному пластику внутренней обшивки салона и тупо слушал как мерно гудят двигатели.

Жжжуу-жжжуу.

Ещё он изучал перфорированный пластик перегородки и причудливый геометрический рисунок на ковре. Больше делать было нечего. В голове, почему то не было ни одной мысли. Вернее, одна мысль была.

'Надо посидеть, жизнь свою повспоминать!'

Но напрягаться с воспоминаниями тоже было лень. За задёрнутой шторкой снова ожили и потихоньку продолжили отмечать день рождения некоей Нади, а из кабины экипажа всё также безнадёжно неслось.

— Это 'Пегасус', кто-нибудь меня слышит?

Жжжуу-жжжуу…

Невысокий (они все тут были невысокими) плотный стюард заглянул за штору, убедился, что пассажир ведёт себя тихо и не лезет в открытую кабину к экипажу, подмигнул и достал из шкафа ещё одну бутылочку винца.

— Презент. Комплимент!

— Тешеккюр идирим.

Турок расцвел и достал из шкафчика настоящий стеклянный фужер и тарелочку со сладостями.

'Ну а чего? Один раз живём'

Витька налил себе вина и отсалютовал стюарду фужером.

— …ля! Вашу мать! Вы там що? Все померли що ли? Херсон, Херсон, твою мать, ты меня слышишь?!

Голос, пробившийся сквозь помехи эфира, был зол, громок и имел ярко выраженный украинский акцент. Витька от неожиданности оросил непроглоченным вином дверцу кабины экипажа, а турецкие лётчики в два голоса заорали на английском.

— Это 'Пегасус', вы меня слышите?

Эфир озадачено замолк, а затем осторожно, но предельно нецензурно поинтересовался, мол, а не занесло ли нас, хлопцы, в чужое воздушное пространство?

Витька нервно хохотнул и командир корабля вспомнил о сидящем по соседству пассажире.

— Спик?

— Спик!

— Иди сюда. На, — на голову Вите нацепили микрофон и наушники, — говори.

Чего говорить Витька не знал.

— Алё? Вы меня слышите?

В наушниках прокашлялись.

— Слышим вас хорошо. А хто это?

Через пару минут Виктор и турецкие пилоты выяснили, что слышат транспортный Ан-26 ВВС Украины, который взлетел из Симферополя и направлялся в Херсон, но, почему-то, 'заблукався'. Лётчик, представившийся Петром Александровичем, вслух порадовался тому, что баки у него под завязку и сообщил, что рация у него дохлая, 'так шо я зовсим рядом'. Командир 'Боинга' не раздумывал ни секунды. Витька перевёл, чтоб 'Ан' поворачивал прямо на солнце и не менял ни эшелон, ни скорость. Турок ещё больше сбросил скорость и плавно повёл штурвалом. Через несколько минут поиска второй пилот заметил летящий тремя километрами ниже транспортник.

— Ну що? Вижу вас. И дальше то що?

Самым поганым было то, что до своей встречи самолёты летели навстречу друг другу, а значит обоих впереди ждало только море. И на 'Пегасе' и на 'Аннушке' это понимали совершенно отчётливо.

Радио снова матюгнулось, а затем деловито предложило.

— Станем в круг, а там подумаем.

Семьсот тридцать седьмой плавно заложил правый вираж и закружил на десятикилометровой высоте, под ним, тремя километрами ниже, тем же самым занимался двадцать шестой.

Чем дольше они кружили на одном месте, решая что делать дальше, тем больше мрачнел Гёкхан. У украинского коллеги не было никаких идей, где они находятся и куда им лететь дальше, он лишь честно предупредил, что пролетел почти семьсот километров над морем там, куда как раз и вел свой самолёт Гёкхан. И что аэродромов он там как-то не заметил.

Это было плохо.

— Командир!

Йилмаз щёлкнул ногтем по дисплею радара. Кроме отметки украинцев, на ней появилась ещё одна отметка.