Пилот - Ferina

на морщинистое лицо, обезображенное шрамом от ожога, набежала тень, фигура сгорбилась и как будто уменьшилась в размерах – и теперь на Вестара смотрела не величественная монахиня в белых одеждах, а уставшая почти столетняя старуха, тихо пытающаяся дожить свой век. Настоятельница, сильно прихрамывая на левую ногу, медленно приблизилась к стоявшему посреди комнаты парню, внимательно вглядываясь ему в лицо, словно ища какой-то ответ на одной ей известный вопрос. Орвар настороженно следил за женщиной, не понимая, что он не так сделал и чем мог обидеть ее.

- Мать-настоятельница… - начал было он, стараясь подавить в себе невольное желание отступить на шаг под ее требовательным взглядом. – Простите меня, если я Вас чем-то обид…

- Еще так молод, - прервала его гномиха, пристально, не мигая, изучая лицо северянина. – Поэтому еще не понимаешь. Что ты слышал обо мне?

- Вы участвовали в подавлении мятежа на А-12 шестьдесят лет назад, - ответил молодой человек, смотря ей прямо в глаза. – Колонисты взбунтовались против Империи, узурпировали власть на планете и потребовали признать их независимость. Они перебили всех имперских ставленников, взяли под контроль командный пункт и военные части на орбите планеты, а потом пригрозили взорвать планету, если их требования не будут удовлетворены. Но мятеж был подавлен, и А-12 вновь оказалась под властью Солигии.

- Я тогда входила в состав десантной группы особого назначения, - продолжила за него Чанри, все также не спуская с Орва пристального взора. – Ты знаешь, как подавляли мятеж? Я расскажу. Нас забрасывали на базу повстанцев, где мы тихо и быстро всех зачищали, а потом выдвигались на новую точку для той же цели. Целых пять месяцев кровавых спецопераций, в результате которых в живых среди мятежников не осталось никого. Они пытались скрываться, пытались удрать с планеты, но военные Империи надежно закрыли А-12, и сбежать не смог никто. Они пытались сдаться, лишь бы не трогали их семьи, друзей и помогавших им людей. Но Империя не пощадила никого, ни самих мятежников, ни им сочувствующих, ни их приспешников. Как ты думаешь, это было правильно?

- Они были предателями и не имели права на другой конец, - пожав плечами, заученно проговорил молодой человек, не понимая к чему клонит мать-настоятельница. – Законы Империи суровы, но справедливы и придуманы для того, чтобы поддерживать порядок. И Вы одна из тех, кто эти законы защищает и следит за порядком их исполнения.

- Вы так молоды и потому видите только одну сторону медали, - монахиня грустно улыбнулась и вздохнув, отошла от него, направившись к своему столу. – Для Вас встреча со мной честь, но для меня эта честь хуже бесчестья. Законы Империи суровы и справедливы, но зачем эта справедливость, если вершащие ее ничем не лучше тех же преступников? Когда-то я была такой же как и Вы, слепо верящая в дело, за которое боролась и которое защищала, но после А-12 моя вера пошатнулась и я оставила службу, не в силах вынести разрывавшего меня противоречия. И даже сейчас, спустя столько лет, оно меня все еще терзает, порождая сомнения и смущая душу.

Орвар молчал, не зная, что сказать и как реагировать на эти откровения. Перед его внутренним взором сразу встала картина трехгодичной давности: Лисар, хладнокровно расстреливающий безоружных пиратов на борту «Светоча» под горестные вопли их главаря, и сам он, Орвар, ничего не сделавший для их спасения и даже мысли не допустивший о том, что это неправильно. И, что самое паршивое, он и сейчас не считал ни себя, ни Лисара виноватыми в их гибели. Преступники сделали свой выбор, предав свою страну и подставив под удар сотни невинных людей, за что и поплатились.

- Нет ничего хорошего в убийстве людей, каждая смерть по твоей вине забирает с собой и частичку твоей души, постепенно оставляя от нее обглоданный скелет из отчаяния, боли, вины и подступающего безумия, грозящего поглотить тебя с головой и погрузить во тьму беззакония. Запомните это, молодой человек, и постарайтесь не сломаться, если Вам все-таки не посчастливится с этим столкнуться. А судя по роду Вашей деятельности, такие времена Вас не минуют, - Чанри печально улыбнулась, а потом внезапно сменила тему, сев на свой табурет и вмиг став деловой и собранной, словно и не она только что вела с ним душеспасительную беседу. – Ладно, обязательные пять минут спасения души сделаны, можно и к делам мирским перейти. Итак, зачем Вы приехали?

- А…Увидеть мать, - сбитый с толку такой резкой переменой выпалил Орв, во все глаза глядя на гномиху. – В последний раз я встречался с ней полтора года назад, еще до ее перевода сюда. Как она?

- Хмм…Ваша мать ведет себя на редкость благоразумно, - на секунду замешкалась с ответом монахиня, видимо настраиваясь на деловой лад, положив плохо сгибающуюся правую руку на стол и разминая скрюченные артритом пальцы. – Не создает проблем другим монахиням, с послушницами вежлива, не чванлива несмотря на свое происхождение и положение, что когда-то занимала, от работы не отлынивает и старается быть полезной. За все восемнадцать месяцев, что Сольвейг провела здесь, у нее ни единого замечания, и я бы сказала, что она на пути к исправлению, если бы не каждодневные разговоры с ней, - тут мать Чанри вновь замолчала, обдумывая свои следующие слова и заставляя все также посреди комнаты стоящего Орва нервничать.

- Что с ней не так? – поторопил настоятельницу молодой человек, теряя терпение.

- Она совсем не раскаивается в том, что совершила, - мать-настоятельница кинула на парня испытующий взгляд, оценивая его реакцию на свои слова. – Более того, она горько сожалеет, что не завершила свое дело.

- Не истребила всю семью Вестар? – холодея от этой мысли уточнил северянин, заложив руки за спину и крепко сцепив их, чтобы не выдать свои эмоции.

- Да, - согласно кивнула Чанри. – И боюсь, что именно из-за этого Ваша мать нескоро покинет стены этого монастыря. Если вообще покинет.

- Я могу увидеть ее? – Орвар напряженно смотрел на старую гномиху в ожидании ее позволения.

- Конечно, - мать настоятельница поднесла ко рту серебряный медальон со знаком Святой Лоритты и прошептала несколько слов. – Сейчас Вас к ней проведут.

Мать Чанри еще некоторое время смотрела на закрывшуюся за молодым Вестаром дверь, затем с тяжелым вздохом