Олег Верещагин - Горны Империи

Штабс-капитан ОБХСС Третьяков повернулся к сыну и посмотрел ему в глаза:

— Сын, ты слышал, что такое Семиреченская республика?

Денис на секунду задумался — и перед глазами словно сама собой встала карта из учебника

географии:

— Семиреченская республика? — переспросил он. — Ну, это такое государство у западных

берегов моря Балхаш. Между Балхашем и хребтом Голодный. Главный город — Верный. Три четверти территории — субтропический лес. Миллиона три населения, кажется. Ну… — он ещё честно подумал и пожал плечами: — Всё, больше ничего не знаю… У нас политическая география только на будущий год начнётся.

— Четыре, — дополнил Борис Игоревич. — Четыре миллиона населения, и ещё ты забыл добавить,

что оно возникло в самом конце Безвременья и в период Серых Войн было нашим союзником. Раньше такие государства были полезны. Как крепостная стена… Их было штук десять — Желтороссия, Крымское княжество… ну, ты учил. Но сейчас многое изменилось. Осталось всего несколько; Семиречье — одно из них. Начать с того, что туда свалила всякая шушера, которую здесь прижали. От обычных жуликов до рыбки покрупнее. Мы, соответственно, постепенно присоединяем эти земли. Но стараемся делать это осторожно. Всё-таки там живут наши сородичи, пусть и немного с другими взглядами на мир, — Борис Игоревич над чем-то задумался и тяжело вздохнул. — Вот и с Семиречьем та же история. Живут те же самые русские. А в головах… В общей сложности в Семиречье насчитывается восемь партий. На мой взгляд — это на восемь больше, чем нужно. Далее. В этих партиях состоит около пяти миллионов человек…

— Погоди, — Денис захлопал глазами. — Как — пяти? Ты же говорил, что там всего четыре…

— Ну, это, сын, и есть одна из главных загадок демократии, — невозмутимо ответил Борис

Игоревич. — Это ещё не всё. На последних выборах эти партии в сумме набрали пятьсот шестьдесят процентов голосов избирателей, что составило порядка семи миллионов голосов…

Денис ошалело помотал головой. Отец засмеялся:

— Что, дикая арифметика? То-то… Идём дальше. Три партии из восьми к нам настроены

абсолютно враждебно…

— Па, но там же тоже русские! — возмутился Денис.

— Во-первых — не только. Там есть восемь автономных немецких деревень, но немцы политикой

не занимаются. А во-вторых — а ты что думаешь? Есть русские и есть русские. И кое-какие русские не очень-то хотят, чтобы там наступила наша власть. Потому что тогда очень многое уплывёт в руки государства, а значит — всей нации. Добывающие комбинаты, например. И ещё до фига всега, как вы выражаетесь.

Денис распахнул глаза так, что они стали вдвое больше:

— Там частная собственность на природные ресурсы?!

— Молодец, — похвалил Борис Игоревич, — хорошо знаешь историю. Самая настоящая частная

собственность. Как в учебнике.

Денис молча открывал и закрывал рот, пытаясь осмыслить сказанное. Партии, выборы правительства, частная собственность на полезные ископаемые — всё это было действительно как будто из истории, из времён до Безвременья. Как из смешной и нелепой сказки. Может, там и капиталисты есть?! Настоящие… Но спрашивать об этом было как-то даже неудобно. Да и стыдно — получалось, что он никогда не задумывался о том, что рядом существует совершенно другой мир! Отец же продолжал:

— И есть там, конечно, РА. Но наших «витязей» мало. И всё-таки за прошлый год из них

убили двадцать семь человек. Это радует. А почему радует? — Борис Игоревич испытующе посмотрел на сына.

— Значит — боятся… — медленно сказал Денис. — Да?

— Да, — удовлетворённо кивнул отец. — Боятся, потому что знают: их проигрыш

неизбежен. А смириться с этим не могут — жадность мешает. И пугающая мысль, что потеряют то, что имеют сейчас.

Денис сел удобнее. Поставил подбородок на кулаки. И спросил:

— Так. Ладно. А к чему вообще этот разговор? — хотя уже, кажется, начал догадываться

— к чему. И очень не хотел, чтобы его догадка сбылась, оказалась верной…

— А к тому, — Борис Игоревич обнял Дениса за плечи, — что ближайшие два года как

минимум мы все трое проведём именно в Семиречье.

Денис поперхнулся воздухом.

Он угадал.

Отец и раньше ездил в командировки, в том числе — довольно длительные и явно небезопасные. Но такое… И Денис задал первый вопрос, который пришёл ему в голову, чтобы успеть собраться с духом для дальнейшего разговора:

— Ну а ты что там собираешься делать? ОБХСС — это же не спецслужба…

— Да понимаешь… — отец довольно долго смотрел в окно, потом покривился: — Семь

месяцев назад президентом Семиречья стал наш человек. Он собирается издать указ о национализации добывающей промышленности. Реакция местных воротил предсказуема. А своя налоговая полиция в Семиречье во-первых очень слабая, а во-вторых — довольно продажная. Тебе это, конечно, трудно представить… но вот такая командировка в прошлое…

Он ещё что-то говорил. Но у Дениса уже появился — а точнее, оформился — второй вопрос, и вопрос этот был тяжёлым. Таким тяжёлым, что глаза защипало, как ни смешно это звучит и выглядит по отношению к тринадцатилетнему пионеру.

— А как же Войко? — спросил Денис, перебив отца. — Па-а?

Борис Игоревич замолчал. И молчал довольно долго. Денис глотал эти дурацкие неожиданные слёзы и ждал.

— Да, — отец вздохнул. — Войко… Я понимаю.

Денис промолчал сперва. Казалось бы — что на это было сказать?.. Но потом молчание прорвалось:

— Па… — выдохнул Денис. — Но друг — это же не просто слово…

— Мы уезжаем через три дня, — ответил Борис Игоревич. — И тут ничего не поделать. Но с Войко вы успеете попрощаться по-настоящему.

Меньше всего Денису хотелось прощаться. Потому что его слова "друг — это же не просто слово" — тоже не были просто словами.

Он не очень-то любил бросаться словами, Денис Третьяков. И от этого сейчас было только хуже. И, чтобы как-то справиться с собой, он встал и сказал, глядя в окно:

— Па, я пойду в отряд. Может, Войко там. Я хочу… поскорее.

— Иди, — негромко ответил отец и тоже поднялся. — А я немного посплю.

Пятая городская школа, в которой учился Денис, располагалась в трёх кварталах от дома Третьяковых. Сунув руки в карманы форменной куртки, мальчишка медленно шагал по улице, слушая, как хлюпают под ногами лужи стремительно тающего снега. Поднялся тёплый ветер с Ладожского залива, и высокие сосны размахивали кронами в покрытом стремительно уносящимися на север клочковатыми облаками ночном небе.

Сосны по рассказам вымахали за несколько лет. Ещё полвека назад тут, на месте этих кварталов, был настоящий лес, выросший в годы Безвременья и поглотивший руины. Когда людей стало больше и они принялись вновь расселяться по городу, то лес не стали рубить совсем, а лишь проложили в нём просеки, превратившиеся в улицы — такие, как Бассейная, родная улица Дениса. Он раньше часто думал — почему Бассейная? Даже узнать пытался, но узнал лишь, что так улица называлась век назад, до войны. Почему?