Вадим Панов - Крест толкователей

Сабуров бросил на него хмурый взгляд.

— Да лучше бы не смотрел…

Водителю, наконец, удалось обнаружить причину тщетности их усилий. Он присмотрелся, отцепил застрявший каблук Лунина, и лейтенант без задержки вошел в проем.

— Кони они и есть кони! — сказал водитель с нескрываемой радостью. — По мячу попасть не могут. Золото им подавай, ишь ты! Во дворах, видно, еще не наигрались…

Сабуров вдруг в сердцах отпустил труп. Голова Лунина при этом громко ударилась затылком о металлическую перекладину тележки. Медсестра вздрогнула и посмотрела на Сабурова сквозь очки.

Сабуров сказал, едва сдерживая ярость:

— Слушай, ты не зли меня, а? Подписывай документы и катись-ка отсюда. Рожа ты спартаковская.

По длинному коридору, обгоняя собственные тени и тут же вновь отставая от них, двигались Сабуров и медсестра. Каждый из них толкал перед собою по тележке. На тележке Сабурова лежал Лунин. Медсестра управлялась с трупом дезертира. У двери морга они разом затормозили. Сабуров оставил свою тележку, вышел вперед нее, достал из кармана халата ключ и открыл им дверь.

Тоже по коридору, но уже в лечебном корпусе, дежурный хирург катил кресло, в котором сидел Глеб Ракитин. Теперь на следователе военной прокуратуры была больничная пижама и шлепанцы. Затылок его украшала повязка, держащаяся на тесемках, связанных под подбородком. Медсестра Люда шла рядом.

Налегая на кресло, хирург спросил:

— Голова кружится?

— Кружится.

— Тошнит?

— Да есть немного, — согласился Ракитин.

— Ничего, Глеб. Ночку тут передохнешь. А с утра тебе лучше будет. Вообще-то, четыре шва — для тебя это сущий пустяк. Царапина.

Возле одной из палат тележка остановилась. Медсестра забежала вперед и открыла одну из дверей. Она вошла внутрь первой и тут же включила свет.

Палата оказалась двухместной. На одной из кроватей лежал человек. Лицо его покрывала густая щетина, а брови были сдвинуты так, будто человек не спал, а притаился, и готов был тут же вскочить и ринуться в драку. Одна из ног его, как гипсовая зенитка, была угрожающе нацелена в потолок. В таком положении она удерживалась благодаря противовесу. Храп по комнате шел такой, что вода в стакане, стоящем на тумбочке, вибрировала, будто в соседнем дворе забивали сваи.

Не обращая на спящего пациента никакого внимания, медсестра подошла ко второй кровати. Она откинула одеяло, разгладила ладонями простынь и даже взбила для Ракитина подушку. Когда она двинулась обратно, то зацепила ногой утку, высунувшуюся из-под кровати строителя. Та с грохотом перевернулась, оказавшись, к счастью, пока еще пустой.

Ракитин с сомнением посмотрел на своего соседа.

— Мы его не разбудим? — спросил он.

Дежурный хирург усмехнулся.

— Его теперь и пушкой не разбудишь. Не волнуйся, он после наркоза. Перебирайся на кровать, давай помогу.

Сабуров и медсестра одну за другой вкатили тележки в зал. В центре его располагались два операционных стола, на которых проходили вскрытия, одна из стен была полностью занята дверцами холодильников.

Сабуров катнул свою тележку, та отъехала к операционному столу и ударилась об него углом. Сабуров поправил галстук, развернулся на каблуках и встал лицом к медсестре.

— Поставьте свою рядом, — строго сказал он. — И немедленно следуйте за мной.

Рук своих с поручня тележки медсестра не убрала.

— Виктор Михалыч! — с сомнением ответила она. — Все-таки, надо бы их в холодильник…

Сабуров скрипнул зубами и направился к двери. Взялся за ручку и бросил, уже через плечо:

— Да не сбегут. Следуйте за мной, сестра. Вы слышите? Скорее!

Сабуров решительно вышел за дверь.

Медсестра с сомнением посмотрела ему вслед. Затем вздохнула, приставила свою тележку к первой и пошла к двери. Выходя, медсестра аккуратно прикрыла обе створки.

Войдя в кабинет, Сабуров сразу направился к застеленному простынею столу. Следом за ним в проеме двери показалась медсестра — она остановилась и прижалась плечом к косяку. Сабуров ловко, как фокусник, нырнул под стол и достал оттуда курицу-гриль со стреноженными ногами и бутылку советского шампанского. Курицу он положил на одну из тарелок, а донышком бутылки стукнул в центре, у стакана с розой, едва не опрокинув его. Сабуров развернулся и бросил на медсестру звериный пронзительный взгляд.

— Этот скромный натюрморт я посвящаю именно вам, Вера Петровна, — сказал он.

Медсестра сняла очки, однако привлекательности это ее лицу нисколько не прибавило. Она внимательно посмотрела на Сабурова, сложила очки и убрала их в нагрудный карман.

— У меня муж, Виктор Михалыч, — деликатно сказала она. — И двое детей.

Сабуров развернулся и сделал вкрадчивый шаг по направлению к медсестре.

— Всякий раз, когда я слышу от вас эту фразу, кровь во мне закипает, — сказал судмедэксперт. — Ведь за этими словами кроется какая-то тайна. Я угадал?

До операционной доносилась далекая музыка. Это было какое-то танго, которое с чувством исполняла Клавдия Шульженко. Лунин и его убийца лежали на тележках рядом. В лунном свете, падающем на них сквозь высокое окно, лица их были бледны, миролюбивы и на удивление спокойны. Руки Лунина были сложены на груди — видимо, эту позу придал мертвецу кто-то из коллег, еще на посту КПМ.

Внезапно одна из рук его разогнулась и упала с тележки. Пальцы ее, выпачканные запекшейся кровью, поначалу не двигались вовсе и казались совершенно окостеневшими. Однако, через несколько секунд, по кисти Лунина прошла судорога, и пальцы едва заметно вздрогнули. А затем сжались в кулак.

Храп в четвертой палате не утихал. Свет был выключен. Ракитин ворочался в своей кровати, гремя панцирной сеткой, приподнимался, вертел головою, затем вновь укладывается на бок. Он вжимал одно ухо в подушку и накрывался с головой, пытаясь изолировать второе ухо. Однако, жидкое казенное одеяло спасти его от чудовищных звуков было просто не в состоянии.

Неожиданно храп прекратился. Тишина оказалась столь внезапной, что Ракитин немедленно открыл глаза. Напряженно прислушиваясь, он медленно повернул голову и попытался разглядеть в полумраке профиль соседа.

В этот момент и строитель приподнял с подушки голову. Лицо его осталось при этом непроницаемым, а глаза так и не раскрылись. Строитель издал вдруг протяжный хрип и прокричал отчаянным глухим басом:

— Двутавр!.. Торцом его кантуй!.. Торцом!..

От неожиданности Ракитин вздрогнул.