Алексей Ефимов - Долгая дорога к дому

— Как ты думаешь, какие они? — спросил Петр. Он уже не сомневался, что встретит там… ну, если не людей, то существ разумных и доброжелательных.

— Я не знаю. Тут всё такое… странное. Особенно небо. Похоже, там всё искусственное и не имеет никакого отношения к астрономии.

Я сам испугался своих слов. Для цивилизации, способной создать искусственное солнце, у меня просто не было подходящих понятий. Но я очень сомневался, что они окажутся похожими на нас.

— Нам надо идти туда, — сказал Петр, — пока мы ещё не ослабели от голода. Ведь мы даже не знаем, что здесь съедобно, а что — нет. Нам не обязательно сразу показываться им. Сначала мы посмотрим… а потом решим.

Это было наивной отговоркой, но что нам ещё оставалось? Я кивнул.

Пирамида без верхушки оказалась обложенной громадными бетонными плитами — несомненно, искусственным сооружением высотой метров в сто. Она возвышалась над дальним берегом озера, над ним стлался тучами поднимавшийся вверх пар. Вода в нём была нестерпимо горячей — мы убедились в этом, когда душащая туча пара обволокла нас. Здесь не росла даже трава — лишь осклизлая рыжая глина хлюпала под ногами. Спуститься к воде мы не могли, хотя нам очень хотелось пить — берег озера обрывался бетонной стеной высотой метров в двадцать. Такая же стена составляла другой берег, а над ней ещё возвышалась насыпь, похожая на гигантский крепостной вал. С северной стороны в озеро впадал канал. С южной все исчезало в сплошных тучах пара и оттуда доносился глухой мощный рёв, похожий на рёв водопада.

— Это похоже на крепость, — сказал Петр. — Нам надо отыскать мост… или ворота… если они есть.

— Да. Второй такой ночи мы не выдержим.

Нет нужды говорить о трудностях этого похода — сейчас был уже полдень нашего второго дня в этом мире. Это путешествие далось нам нелегко и мы смертельно устали — не столько от усилий, сколько от голода. Я понимал, что нам, если мы хотим жить, скоро придется рыть землю в поисках корневищ и личинок, но пока я оголодал всё же не до такой степени. Было чудом, что мы вообще сюда добрались. Ещё вчерашним утром нам пришлось отбиваться от стаи тварей, похожих на динозавриков — у них были маленькие зубастые головы и руки, как у кенгуру. Мы лупили их своими палками, пока они не разбежались. Мы не смогли убить ни одной, — зато каждый из нас получил по нескольку небольших ран. Они почти не кровоточили, зато воспалились и ужасно болели. Пару раз мы видели других зверей, но они были столь большими и массивными, что мы предпочли обойти их подальше.

Но хуже всего была ночь. Едва стемнело, как вся равнина, казалось, заполнилась зверями — в ярком, как уличное освещение, свете огромной луны над ней висели звуки, которые, наверное, оглашают ночью африканский вельд. Мы не видели этих зверей. Всю ночь мы просидели, забившись в крону развесистого дерева, прижавшись друг к другу — страх, а главное, холод не оставили места для условностей. Кажется странным, что в такой ситуации вообще можно заснуть — но мы заснули и спали крепко, не боясь свалиться вниз. Сплетение веток было достаточно густым. Утренний холод стал настоящей пыткой, но то, что мы встретили, отправившись в путь поутру, оказалось ещё хуже — следы войны. Окопы, заросшие воронки, размытые дождями пепелища, кости — целые груды их, подозрительно похожих на человеческие — мы очень внимательно смотрели под ноги, опасаясь ещё и мин. Я понял, что всё время здесь мы не выпускали друг друга из виду, даже на секунду — одиночество было для нас хуже смерти. Но были ли мы друзьями? Если проведешь ночь, уткнувшись лицом в плечо кого-либо, поневоле будешь считать его другом. Петр, наверное, думал так же, и мы начали самым глупым образом стесняться друг друга… так, что нам, наконец, стало смешно.

— Ладно, хватит, — сказал Петр, когда мы устали смеяться. — Если что-то греет воду, кто-то должен следить за этой… за этим… короче, нам надо обойти это озеро и подойти поближе к… к пирамиде.

Но сказать было куда легче, чем сделать. Это путешествие стало для нас настоящим кошмаром. Сперва мы пошли прочь от жаркой, душащей тучи пара, вдоль канала, и скоро добрались до реки. От канала её отделяла впечатляюще высокая и массивная бетонная стена с острым, словно нож, гребнем, осклизлая от сырости и древняя даже на вид. Острое зеленовато-серое ребро и по обе стороны от него — вода, с одной стороны — горячая, с другой — холодная. Мы повернули назад.

Не знаю, смогу ли я описать всё наше путешествие. Мы шли к невидимому водопаду и его шум становился всё громче. Потом нас накрыла влажная, жаркая туча пара. Мы мгновенно покрылись потом, даже не заметив этого — мы и так в один миг промокли до костей. Пар душил нас, словно наши рты набили мокрой ватой. Мы хотели выйти из тучи, но в сером полумраке земля под ногами была видна всего на несколько шагов. Она была неровная и скользкая, мы постоянно спотыкались, поскальзывались и поднимались вновь. Рыжая глина ручьями стекала с наших тел и скоро мы сами стали мокрыми и рыжими — словно две не успевших просохнуть глиняных куклы, отправившихся на прогулку. Однажды мы заскользили по голому склону вниз, прямо в горячий, ревущий полумрак. Я уже приготовился к ванне из кипятка, когда врезался в бетон — в верх ограждающей стены. Взобраться наверх по скользкому, как мыло, склону было невозможно и мы пошли вдоль него. Теперь мы не могли заблудиться, но шли мы не в ту сторону — в конце концов мы увидели в разрывах паровых туч водопад, где вода рушилась одновременно в обе стороны — и в озеро, и в канал, судя по идущему от неё жару, нагретая почти до кипения. Мы вновь повернули назад, задыхаясь от жары, хватая воздух ртами как рыбы и истекая потом, но воды нам больше не хотелось — мы буквально дышали ей.

Не знаю, сколько продолжался этот поход. Бетон стены был неровный, мы постоянно спотыкались и падали, наши колени были разбиты до крови, но мы уже слишком устали, чтобы замечать боль. Горы оползшей глины иногда полностью перекрывали верх стены и нам приходилось карабкаться по скользкой наклонной массе, рискуя каждую секунду свалиться в кипяток и судорожно хватаясь друг за друга. Не знаю, смог бы я одолеть этот путь в одиночку. Наверное, нет.

В конце концов мы выбрались на наветренную сторону и пошли быстрее — по крайней мере, теперь мы видели путь. Но после сырого пекла порывы ветра казались пронизывающе-ледяными и мы начали дрожать. Нас уже бил озноб, мы ощущали, что больны, но шли всё равно. В этом пути не было смысла, но мы не останавливались — просто потому, что пока мы хоть что-то делали, нам не надо было думать. А начни мы думать — нас бы охватил страх, дикий, беспредельный.