Альфред Ван Вогт - Тьма над Диамондианой

В 20.22 по новонеаполитанскому времени это массовое уничтожение прекратилось так же внезапно, как началось.

За несколько минут до восьми часов вечера Мортон открыл глаза в своем собственном теле. Он лежал на спине, над ним висела люстра. Вдруг она закачалась, по крайней мере так показалось Мортону. На самом деле ее движение объяснялось проще: Мортон был на носилках, и его куда-то несли.

Полковник подумал о далекой Земле, о своих матери и сестре, живших в старом доме их семьи. Они сошли бы с ума от ужаса, если бы могли увидеть сейчас своего Чарлза. Он и сам был встревожен. Но даже в самые тяжелые кризисные минуты своей жизни полковник Мортон никогда не мучился сожалением о том, что сделал.

За те секунды, пока его проносили через огромный зал космического корабля, он собрался с силами и призвал на помощь то, что часто называл своим военным мужеством, — воодушевляющую силу иной природы, чем биологические инстинкты человека. Но было верно и то, что он смог собрать свои силы потому, что верил в то, о чем не знал никто другой. «Современная логика! — подумал полковник. — Только этой ночью или, может быть, еще пять дней ты будешь существовать так, словно математические серии не ложь и люди взаимозаменяемы».

Додумывая это мысленное напоминание себе, Мортон почувствовал, что его носилки опускают на пол перед дилом, который вел себя как глава беспощадных убийц. Мортон заранее почувствовал, что сейчас начнутся бесполезные задержки и проволочки. А он был убежден, что он и Марриотт должны действовать, и действовать быстро.

Встревоженный этим предчувствием, полковник все же владел собой и обратился к «королю» ирсков:

— Мгдаблтт, сейчас происходят важнейшие события, и с вами должны обсудить их немедленно.

Ирск перевел на него ледяной взгляд своих голубых глаз.

— Когда вы пришли в себя? Несколько секунд назад еще были без сознания. И я буду вам признателен, если вы не станете пользоваться укороченным диамондианским вариантом моего имени.

— Прошу прощения, — извинился Мортон, но в глубине души вздохнул.

Он с уважением относился к этим растянутым до бесконечности необычным именам ирсков. Они, несомненно, усилили у ирсков остатки их индивидуальности. Но сейчас было неподходящее время для полного имени.

— Мугадааабеебеелатата, — с трудом выговорил Мортон, — по моему мнению, было бы в высшей степени желательно, чтобы я немедленно вернул Марриотту контроль, над Тьмой. Существует способ, позволяющий сделать это, и я хотел бы, чтобы вы облегчили возвращение Марриотту этой власти. Согласны ли вы? После этого мы сможем переговорить.

В этот момент из группы ирсков, собравшихся в глубине зала, раздался пронзительный визгливый крик:

— Я считаю, сомнений больше нет, — вот настоящий полковник Чарлз Мортон!

Мортон удивленно моргнул: он почти забыл об этом главнейшем вопросе. Полковник должен был мысленно вернуться назад и подумать, прежде чем вспомнил, что ирски не блещут умом и достаточно медленно понимают что бы то ни было. Ему пришлось еще раз столкнуться с этой проблемой.

Прежде чем полковник успел сказать хотя бы слово, предводитель гневно повернулся к наглецу, посмевшему вмешаться в его разговор, и во все горло закричал на него:

— Молчи, воды тебе в рот!

— Легко кричать на других, но ты тоже не открыл Диамондиану! — отозвался тот.

Предводитель выкрикнул новое ругательство и получил другое в ответ.

Мортон с мучительной тревогой смотрел на этих двоих, которые, обезумев от ярости, орали друг на друга. Предметом ссоры был он, и это нужно было учитывать.

Полковник торопливо начал искать способ отвлечь внимание от крикунов и погасить излишнее возбуждение, которое грозило прорваться вспышками гнева во всех группах собравшихся: ирски шевелили щупальцами, а все сидевшие диамондианцы встали.

Глядя на них, Мортон подумал: «Ну конечно, ради этого мы и находимся здесь. Лучший способ отвлечь их — правда».

Мортон стал нетерпеливо ждать подходящего случая. Он беспокойно наблюдал за обстановкой в заде. И наконец…

Когда оба ирска, красные от ярости, остановились, чтобы передохнуть, Мортон крикнул:

— Мы все тонем в стакане воды. Настало время начать наши переговоры о мире!

Вождь ирсков, похоже, даже не заметил, что говорил уже не его оскорбитель. Он резко повернулся к Мортону и обрушил на него свой гнев.

— Мы, ирски, больше трех веков ждали милости от диамондианцев и подбирали крошки с их стола! — возмущенно прокричал предводитель.

— Этого больше никогда не будет, — пообещал Мортон, — но в наши дни ирски стали подвижными, как ртуть, и сделались похожими на худших из диамондианцев.

— Вас никто не просит нас учить — мы и так ученые, — сухо ответил ему ирск. — Нам не нужна ваша помощь.

— Нравится вам это или нет, я уже пляшу в этом хороводе: я вхожу в Комиссию по Переговорам.

— Вы снимаете с нас последнюю рубашку. Почему бы вам не вернуться к себе?

— Я не могу так легко покончить с этой работой — мой долг все предусмотреть. Кто наливает вино из бочки, сперва должен сделать для нее пробку.

— Вы мастера только говорить! Вся Комиссия по Переговорам сидит сложа руки!

— Наша задача — «ударить и по обручу, и по бочке» — воздать по заслугам обеим сторонам, а на это никто не соглашается.

— Это вы, непробиваемые, похожи на железные бочки, когда ведете себя так, словно беспристрастие — правильное решение!

— Какое вино в бочке есть, такое из нее и льется. Принимайте нас такими, какие мы есть.

Положение, которое создалось после того, как Мортон произнес эти слова, было логическим следствием предыдущих событий. Все, что кричал полковник, говорилось без настоящего раздражения, а Мгдаблтта явно душил гнев. И вот предводитель ирсков окончательно задохнулся от возмущения, не в силах подобрать слова. Теперь оба молчали.

В этой неожиданно наступившей тишине Мортон громко и четко изложил свой план установления мира на Диамондиане.

— Прекрасно! — крикнул он изо всех сил. — Посмотрим в лицо правде. Пусть ирски контролируют все те области Диамондианы, которые называют жаркими землями. Диамондианцы пусть владеют горами и побережьем моря. Ирски с зелеными полосами на одежде пусть получат право оставаться там, где живут, или покинуть эти места по своему желанию.

Едва Мортон замолчал, поднялся целый хор протестующих криков.

Мортон побледнел, когда понял, что эти визгливые вопли вырывались из глоток как ирсков, так и диамондианцев.

Все были против. Все были возмущены. Его предложение — глупость. Кем он их считает — детьми?

Мортон не стал тратить время на выяснение, каким дерьмом они считают его самого. Попытка отвлечь их удалась. Но еще важнее было другое: в первый раз за всю историю ирсков и диамондианцев кто-то сумел полностью изложить проект установления мира. Что этот раз был первый, не было сомнения, так как в эти десять лет насилия и убийств все были полны такого мстительного гнева, что было невероятно, чтобы кто-то мог предложить публично: установим границы между территориями враждующих сторон так, как они сложились фактически.