Сергей Зверев - Восстание потерянных

– Я знаю.

В коридоре, куда выходила дверь, раздавался топот и частые крики команд, разобрать которые из-за толщины двери не представлялось возможным.

– Вы готовы?

– Да, да!..

– Идите за мной, приятель. И помните – если надумаете сбежать, то не проживете и пяти секунд.

– Сколько можно меня пугать?! Я все понял! Чего ждать от чокнутого!..

Стольников распахнул дверь и первым же выстрелом повалил стоявшего в метре от него «грузина». Тот распластался по спине и стал сползать, окрашивая бежевую стену в красный цвет.

– За мной, Парацельс долбаный!..

Доктор спешил за майором, стараясь не отставать ни на метр. Споткнешься, а этот сумасшедший решит, что ты дал деру… Главврач старался. Он желал побыстрее удалиться от больницы, оказаться где-нибудь в «зеленке», где поют птицы и стрекочут кузнечики, чтобы развесить по ветвям емкости с хлористым натрием и начать оздоровление. Торопиться следовало еще и потому, что Стольников заставит первым излечивать, разумеется, генерала. А счет идет на минуты – доктор знал… Он знал еще кое-что, но делиться этим с майором не считал нужным…

Дом генерала Зубова стоит на Рублево-Успенском шоссе. Но даже стоя на его крыше, он мог видеть расстилающуюся перед ним панораму Москвы.

Все, что было вблизи него, отодвинулось на задний план. Все, что виднелось вдали, приблизилось.

Сотни огней вспыхнули в его глазах… Тысячи криков врезались в его слух, вороша воображение. Он стоял и смотрел перед собой, не в силах сдвинуться с места.

Генерал не видел город таким ранее и никогда не хотел бы видеть. Тысячи людей, обезумевших от злости. Они держат в руках обрезки арматуры, вывороченные из мостовой булыжники, они бьют стекла в зданиях, кричат и в этом безумном единении кажутся одним, движущимся по всем улицам округа животным. Животным, которое не способен был бы описать даже пораженный бессилием и болью разум апостола Иоанна…

Большая Черкизовская. Она напоминает взлетную полосу. Она тянется от самой школы до Щелковского шоссе и горит огнями, словно указывая путь для посадки гигантского гостя с небес…

В двух километрах от его квартиры в Москве пылало, занявшись оранжевым пламенем, здание префектуры. Десятки похожих огненных столпов, в которых он безошибочно угадывал новый стадион «Локомотив», Измайловский гостиничный комплекс, церковь Ильи Пророка в Черкизове, клубясь и пучась, уходили в небо. Зарево от пожаров было столь велико, что освещало всю восточную часть города…

Ужас вполз в него, как вползает в птичье гнездо змея. Он поселился там и, кажется, обосновался надолго. Раньше он никогда не замечал девятиэтажного здания с надписью «Энергосбыт». То есть замечал, конечно, но не придавал ему большого значения. Вокруг столько красивых зданий, что обращать внимание на серую девятиэтажку можно было, лишь задавшись такой целью. Но теперь это здание ярче всех, и не заметить его может только слепец!

Кажется, из окон его пытаются выпрыгнуть люди… Это получается хорошо у всех, кто оказался в этот момент на втором и третьем этажах. Выше – опасно прыгать. Окна первого этажа наглухо закрыты решетками. Они что, все умрут?..

– Что происходит? – шепчет он и со стороны видит свои бескровные губы.

И вдруг понимает, что происходящее не удивляет его, так и должно быть. И он улыбается этой светлой мысли. Освещенная пожаром Москва, тысячи смертей, душераздирающие крики… Он не замечал ранее, как это может быть приятно… Небо над центром столицы напоминало зарево от фейерверка.

Вой автомобильных клаксонов и пожарных машин разрезал город на лоскуты, и каждый из этих лоскутов дымился, пылал и грохотал…

Десятки, сотни, тысячи людей ломились в здания судов, милиции, музеи – ему видно это со стороны, а что не было видно, то додумывает его разум – рушили мебель, били стекла, резали себе подобных и крушили все, что видели перед собою…

Он видит, как некто в кожаной куртке, одного с ним возраста, выбегает из толпы, расположившейся в сотне метров от школы, размахивается и бросает в сторону и без того пылающего бордовым пламенем автосалона бутылку.

Несколько раз перевернувшись в воздухе и рассыпав пригоршню искр, бутылка с грохотом влетает в зеркальное, уже потемневшее от высокой температуры стекло и скрывается в темноте. Через мгновение раздается мощный взрыв, из салона, подпрыгивая, выкатывается объятый пламенем кабриолет «Мерседес». Он, потрескивая расплавляющейся кожей и бугрясь краской по всему кузову, выкатывается на середину улицы Хромова и замирает. Через мгновение раздается еще один взрыв… «Мерседес» подбрасывает, как игрушку, переворачивает, и он, разламываясь на части, падает колесами вверх…

Одно из колес срывается и вяло катится в сторону школы, где во дворе играют, словно не замечая происходящего вокруг, дети. А Зубов хохочет, он полон ненависти. Произносит грязные ругательства и чувствует, как пространство внутри него наполняется счастьем…

В его уши ворвался гул сотен тысяч голосов, скрип колес, треск черепицы, грохот обрушающихся стен, звон стекла… взрывы газовых подстанций… грязная площадная брань… крики о помощи… рев сирен на государственных учреждениях и – стрельба. Сначала затрещали одиночные выстрелы. Следом раздались короткие очереди. А потом вдруг затихли. Все потонуло в едином грохоте, распознать в котором что-то было просто невозможно…

– Товарищ генерал!..

Сознание возвращалось к Зубову долго, трудно. Открыв глаза, он увидел Стольникова.

– Александр Львович, очнитесь! Что с ним происходит?!

Зубов повернул голову и посмотрел на человека, к которому обращался майор. Стольников вернулся, понял он. И вернулся не один. С главврачом больницы поселка Южный Стан. Почему Южный Стан? Разве все происходит в Другой Чечне?

Он приподнялся на локте, сквозь резь в глазах от заливающего лицо пота осмотрелся.

Это была Другая Чечня. Будь она проклята…

– Делай свою работу! – прорычал Саша. – Ты не получишь возвращения, пока не вернется он!..

– Сейчас, сейчас… – нервничал доктор, выбрасывая из сумки системы, бутылки с хлористым натрием, ампулы и мотки одноразовых шприцев в упаковке. – Поднесите генерала к тому дереву, мне нужна стойка для капельницы!

Ермолович и Баскаков, оторвав от земли тяжелое тело Зубова, подтащили больного к сухому деревцу. Закатав рукав куртки и разорвав на груди генерала майку, врач принялся за работу…

– Что в поселке, Саня? – тихо спросил Жулин. Он сидел, уложив автомат между ног и опустив руки. Лицо его было покрыто толстым слоем пыли, на лбу виднелись черные полосы – он стирал пот. Губы прапорщика шелестели как бумажные. Потрескавшиеся и сизые, они давно не прикасались к воде. Вода закончилась у всех, лишь Ермолович держал во фляжке запас для Зубова.