Алексей Гравицкий - Путь домой

От этой мысли сделалось жутко. Мне давно уже казалось, что смерть меня не пугает, но сейчас вдруг выяснилось: это не так. Вероятно, страх отразился у меня на лице в полной мере. Во всяком случае, Борис его считал так, словно боязнь смерти была написана у меня на лбу большими буквами.

— Не дергайся, это мы умерли. Ты — нет.

— Почему же я тогда здесь?

Борзый дернул плечом:

— Случайно. Или специально. Это с какой стороны посмотреть.

— А где мы?

— Я тебя не узнаю, — подал голос Олег. — Ты сейчас вопросов задал больше, чем за все время, что я тебя знаю.

— И все дурацкие, — желчно поддержал Борис. — Ты что, маленький? Не знаешь, куда мертвые попадают?

До недавнего времени мне казалось, что мертвые натурально попадают в могилу, ментально — в человеческую память.

— А Звездочка где?

— Точно — дурак, — фыркнул Борзый. — Откуда здесь твоему трансвеститу взяться? Он же буддист.

Голова пошла кругом. Создалось впечатление, что я не умер, а схожу с ума. Или уже сошел. Или накурился какой-то дряни из той, которую любил при жизни пыхать Олег.

— Серый, что ты все к траве прикапываешься? Даю справку: каннабиноиды не галюциногенны.

Я посмотрел на Олега. Вслух не было не произнесено ни слова. Выходит, покойники мысли читают.

— Ну извини, — подтвердил мои опасения Борзый, — никто ж не виноват, что ты тупишь. Надо тебя как-то подстегивать, а то мы с тобой здесь долго проторчим. У нас времени в запасе много, а у тебя — не так чтобы очень. Так что давай, спроси главное. Мы ответим, и ты пойдешь.

В мыслях царил полный хаос. Какое «главное»? Куда я должен пойти? Чего от меня хотят мертвые друзья?

— Это не мы хотим, — вцепился в последнюю мысль Олег. — Это она.

— Червоточина, — ответил на незаданный вопрос Борис.

Червоточина? Локальная аномальная зона с измененными законами пространства и времени — кажется, так говорил немец. Дыра в Земле и атмосфере, оставленная отлетевшей частицей бога, бозоном Хиггса… Чего она может хотеть? Как она вообще чего-то может хотеть?

— Она же не живой организм. Она просто аномалия, которая может свести с ума. Которую можно использовать как телепорт. Но она всего лишь…

— Это потому, что у тебя и к червоточинам отношение утилитарное, как к бабам, — перебил Борис. — Но вопросы задавать ты, наконец, научился. Глядишь, и еще чему научишься.

Борис отвернулся. Он по-прежнему был непривычно раздражителен. Олег подошел ближе.

— Она редко обращает на кого-то внимание. Но ты ей примелькался. Она просила передать.

Градус сюрреализма зашкаливал.

— Червоточина?! Олежик, кто из нас бредит?

Олег пожал плечами:

— Точно не я. Я не могу. Я мертвый. Ладонь протяни.

Голос Олега прозвучал настолько требовательно, что рука сама собой потянулась к покойнику. Олег протянул свою — навстречу моей. «Сейчас схватит меня, — мелькнуло в голове, — и утащит за собой. Кто-то совсем недавно говорил, что нельзя ходить за покойником».

Олег усмехнулся — вероятно, моим мыслям. Не касаясь меня, он задержал сжатый кулак над протянутой кистью, разжал пальцы.

Что-то крохотное, теплое коснулось моей ладони. Я поднес предмет ближе к лицу, разглядел. Маленькую капельку золотистого янтаря венчало странное переплетение серебряных нитей. Сквозь эту паутинку был продернут тонкий кожаный шнурок достаточной длины, чтобы безделушку можно было носить на шее. Внутри окаменевшей века назад смолы застыла муха.

— Зачем это?

Я перевел взгляд на Олега. Свет, что выделял его из кромешной тьмы, погас, и мой покойный друг растворился в темноте. Секундой позже тоже самое произошло с Борисом.

— Подождите!

— Не кипиши, Серый, еще увидимся, — прошептала тьма голосом Борзого.

Кто-то хихикнул. Зашептали на разные голоса. Потянуло ветром. Возникло ощущение, что вокруг меня существует густо населенный мир, которого я просто не вижу. Словно его закрыли от меня плотной занавеской, или мне выкололи глаза.

Снова хихикнуло. Кто-то потянул за шнурок. Я рефлекторно стиснул пальцы.

Зачем мне дали этот янтарь? Это что-то значит?

Почему я снова видел Олега?

И Борьку… И правда ли, что он мертв? Или это моя разбушевавшаяся фантазия?

И зачем мне все это знать?

Потому что я человек. А человек любопытен. Потому что у любопытства есть и положительные стороны. Потому что, если б не любопытство, мы бы до сих пор бегали с каменными топорами.

— Господи, — произнес кто-то у меня в голове. — Дошло, наконец.

И я провалился во тьму без голосов, шепота и мыслей.

Сначала вернулась боль. Ныло плечо, саднило в груди, першило в горле.

«Если болит, значит живой», — шевельнулась вялая мысль. А следом, факт за фактом, как стреляные гильзы, стало отщелкивать осознание происходящего.

Я лежал на чем-то пружинистом, укрытый чем-то мягким. Было тепло. Пахло пылью. Сквозь сомкнутые веки в глаза бил солнечный свет.

Боль показалась не такой резкой, как раньше. Во всем теле ощущалась слабость справившегося с болезнью организма.

В голове все перепуталось. Последнее, что я помнил: мертвая Звездочка и вихри. И, по ощущениям, это произошло очень давно. Настолько, что боль утраты успела притупиться.

А дальше в памяти была муть. И осколки невнятных образов.

Я осторожно открыл глаза, огляделся.

Я лежал на старом диване под ветхим пледом. Диван когда-то имел веселенькую зеленую расцветку, плед был разлинован в красную клетку. Впрочем, яркие краски остались в прошлом. Теперь все вылиняло, потускнело и пропылилось. Былые цвета лишь угадывались.

У изголовья дивана, на котором я лежал, стоял кривоногий деревянный стул с гнутой спинкой и потрескавшимся лаком на фанерном сиденье. Вид он имел хлипкий, сидеть на таком я бы не рискнул. С другой стороны, этот предмет меблировки явно имел другое назначение и скорее исполнял роль стола.

Кроме дивана и стула, мебели в комнате не было, если не считать книжных стеллажей, что облепляли все стены от пола до потолка. Полки были заполнены книгами. Ветхие, плохо сохранившиеся корешки выстроились плотными рядами.

В стене за моей спиной зиял провал дверного проема. Створки не было. Может быть, специально сняли, а может, она просто не пережила спячки.

Напротив, вопреки ожиданиям, не было окна, сквозь которое бил слепящий солнечный свет. Там даже стены не существовало. Вместо нее все пространство заполняло знакомое золотистое сияние.

Такая хренька.

Я тихо чертыхнулся.

— О, очнулся, — раздался за спиной старческий тенорок.

Старичок вошел в комнату, остановился возле стула. Был он невысокий, сухощавый, с пронзительными живыми глазками и такой же живой мимикой. Острый подбородок еще сильнее заостряла аккуратно постриженная бородка клинышком.