Василий Головачев - Война HAARP-2

Тайконавты всё ещё находились в скафандрах, пристёгнутые к ложементам стартовых кресел, и ни переглянуться, ни показать радостные лица не могли, и за всех ответил командир корабля Ли Чхонли:

– Сделаем всё возможное, товарищ генерал!

– Надо сделать всё невозможное, – проворчал начальник космодрома.

Забежать домой после возвращения с Камчатки не удалось, и Афанасий, безумно соскучившийся по жене, смог лишь позвонить ей и пообещать приехать, как только подвернётся случай.

Зато после разговора с Семёновым ему представился случай навестить Олега, содержащегося в общевойсковой камере предварительного заключения (майор оказался первым и единственным заключённым на весь блок, рассчитанный на десятерых провинившихся), и Афанасий поспешил этим случаем воспользоваться.

Его провели в неприметное одноэтажное здание, стоявшее за ангарами базы, показали на первую же дверь под номером «02»:

– Здесь.

Он поднял руку, собираясь постучать, и провожатый – пожилой усатый дядечка в камуфляже без погон – усмехнулся.

– Это КПЗ, товарищ полковник, а не квартира. Стучаться сюда всё равно что стучаться в спальню жены.

Афанасий оценил юмор провожатого, усмехнулся в ответ.

С настоящим тюремным лязгом обитая железом дверь камеры открылась, и Афанасий оказался в небольшом помещении, где у стен стояли две койки, привинченные к полу, одна – накрытая серым одеялом, вторая – сверкающая белыми простынями и подушкой. В помещении, скупо освещённом небольшим оконцем под потолком, стояли столик, также привинченный к полу, два стула и две тумбочки. Параши не было, и гость чуть позже разглядел дверцу, ведущую в туалетный блок. Больше всего камера напоминала больничную палату: чисто, свежо, воняет краской, стены покрашены в светло-салатовый цвет, потолок белый, настольные лампы, газеты и журналы на столе. Здесь и должны были отбывать наказание не зэки-киллеры и бандиты, а нарушители военной дисциплины, и камера лишь подчёркивала ограничение свободы, а не будущий суровый приговор.

Олег лежал на кровати слева, прямо на простынях, в одежде, отвернувшись к стене. На звук открывающейся двери он не отреагировал.

– Привет, – сказал Афанасий, останавливаясь посреди комнаты. – Загораешь?

Несколько секунд Щедрин лежал в той же позе, потом чуть повернул голову, но остался лежать.

– Чего пришёл?

– Задать один вопрос, – сдержанно сказал Афанасий.

– Только один?

– Одного достаточно.

Олег долго молчал, по-прежнему пряча лицо.

– Спрашивай.

– Что тебе пообещали?

Молчание, тяжёлое и холодное, как талая вода.

– Ничего…

– Врёшь, ты бы не пошёл на это, не имей надежды на решение проблемы. Я знаю, что ты любишь Дуню и ради неё готов на всё. Так что тебе предложили?

Молчание.

– Я всё рассказал следователю.

– Мне скажи.

– Ты не поймёшь.

– Я-то как раз и пойму… да и Дуня тоже.

– Счастливый несчастного не разумеет.

Афанасий покачал головой:

– Не все несчастные становятся предателями. Да и не знаешь ты, что такое счастье.

– А ты знаешь…

– Как сказал один умный товарищ: счастье – это когда в доме нет больных, в тюрьме нет родных, среди партнёров нет гнилых, а среди друзей – врагов. Не согласен?

Олег не ответил. Да и не мог он внятно объяснить свой поступок, несмотря на желание увести жену друга. Надо было сойти с ума, чтобы пойти на предательство.

Возле КПЗ Афанасия встретил Дохлый.

– Ну, как он там?

Афанасий пожал плечами, находясь в тягостном раздумье.

– Лежит.

– Рыбья требуха! Его врачи не обследовали? Психических отклонений не нашли?

– Нет.

– Тогда он просто дурак. Ты сейчас куда?

– Домой, Семёнов дал сутки отдыху.

– Не знаю, куда податься, – пожаловался Марин, догоняя широко шагавшего Пахомова. – Родители далеко, девчонки нету, в ресторан одному идти всё равно что самому с собой любовью заниматься.

– Сходи, может, познакомишься с кем.

– В ресторане? Ты ещё предложи через Интернет познакомиться. Что там уроды и уродки торчат, что там. В Судиславль теперь не скоро поедешь?

– Не знаю, а что?

– Дуня со своими подружками познакомила бы.

Остановились у КПП. Афанасий, поймав мысль, обдумывал её. Конечно, душа его рвалась к жене, не говоря уже об организме, но и товарища оставлять одного в таком паршивом настроении не хотелось.

– Поехали ко мне.

Марин с недоверием посмотрел на него:

– Зачем?

– Да ни за чем, побудешь с нами, втроём веселей, сходим куда-нибудь, а то и наших парней позовём. Ты против?

– Д-да… нет… я думал… ты же, наверное, хочешь побыть с женой…

– Не помешаешь. Всё, решено, едем к нам. Иди, соберись, предупреди дежурного. Я забегу к полковнику, спрошу кое о чём и через полчаса жду тебя в машине.

– Ладно, – нерешительно согласился сержант.

Через полчаса они выезжали с территории Центра на машине Афанасия.

Похолодало, пошёл снежок.

Дуня не ожидала увидеть Марина, однако обрадовалась натурально, затормошила, предложила переодеться в домашнее, и Дохлый, смутившись от такого приёма, буквально расцвёл, почувствовав себя как дома.

Пообедали, подтрунивая друг над другом, Марин рассказал несколько смешных случаев из своей холостяцкой жизни, а потом, видя перегляд молодожёнов и понимая его значение, решительно поднялся.

– Схожу в магазин, посмотрю на местный ассортимент.

– У нас всё есть, – попыталась остановить его Дуня.

– Всё, да не всё, у меня жевательный табак кончился, буду через час. – Дохлый быстро собрался под оценивающим взглядом Афанасия и ушёл.

– Что это с ним? – Дуня удивлённо посмотрела на мужа. – Обиделся?

– Сеня не умеет обижаться. Неужели не поняла?

Она встретила смеющийся взгляд Афанасия, покраснела, и он, подхватив её на руки, унёс в спальню.

Дохлый и в самом деле пришёл ровно через час, протянул Дуне букет цветов, а хозяину – бутылку вина «Айсвайн».

– Знаю, что ты не употребляешь, но это вино тебе понравится, уверяю.

До вечера беседовали, поиграли в стрелялку, скачав приложение «Хисториворс», пили кофе, звонили сослуживцам, – все были заняты, – а вечером пошли в кафе «Сказка», где с удовольствием провели время под тихую музыку «живого оркестра». При этом никто к ним не пристал, никто не оскорбил, не проявил недружественные чувства, и Афанасий невольно подумал, что в компании с Олегом обязательно случилась бы какая-нибудь неприятность.