Владимир Березин - Путевые знаки

В-третьих, если к вам пришёл странник, похожий на старичка, это не значит, что он миролюбивый и податливый. И если мужик толстый, не значит, что он добродушный. И если интернационалист, то это не значит, что я очень люблю свиней. И если ноги у меня были перебиты, это не значит, что они не поднимаются.

В-четвёртых, козлы (это я начал немного вибрирующим голосом), в-четвёртых, вы пытались опустить мне почки, а вот с этим я решительно не могу согласиться. И у вас нет ножа, а это уж не годится никуда. Не надо приставать к неизвестным вам толстякам. Ведь я стал опаснее, был там и сям и много чего видел и слышал.

В-пятых, драться вы не умеете. Когда вам ломают руку, вам страшно и больно. А это в драке недопустимо. Ни хрена вы не учились драться в школьных сортирах, с мокрыми от слёз лицами, на мокром кафельном полу, в кругу ненавидящих вас сверстников. Вас не учили профессионалы и позже, и об этом вы могли бы меня спросить, но вы сразу ударили меня по носу.

Вы могли бы меня спросить, отчего я печалюсь? Но мой страх вышел чистым адреналином, весна приобрела вкус оттаявшей земли и крови, запах радости и веселья. Извиняться мне не за что, по крайней мере, вашего дружка, что не вмешивался, а только пищал, как маленький поросёнок, я не тронул. Знайте, суки, что четвёртый никогда не вмешивается. В драке ему места нет, он только лезет пнуть ногой, добить. А если его подельников кладут в грязную жижу, то он может только бегать за подмогой. А подмога у вас, видать, была далеко.

Одна беда, я всегда уживался со свинарями, а как мне теперь с вами работать? Вы вынудили меня драться, а значит, закрыть навсегда ту страницу моей жизни, где я был честным электриком, и вот настоящая причина вашей беды…

Ну и, наконец, отдельное спасибо полагалось дружинникам из охраны станции, из неизвестного мне подразделения (теперь у них были алые повязки на рукавах, в прошлом году таких не носили), которые прибежали к самому концу мордобоя, посмотрели на всё это дело и растащили нас в стороны. Отдуваясь, как жаба, я привалился к стене.

Тонкий звон, который стоял в моей голове, вдруг куда-то исчез. Ну да, уж больно это всё напоминало описания психотропной атаки, результаты работы чужого интеллекта. Теперь он отступил, и вовсе не потому, что я его победил, а оттого, что он потерял ко мне интерес, решил не связываться. Так, в тоннелях ты не будешь преследовать крысу, которая тебя укусила и сразу побежала дальше, не надо этого. Себе, значит, дороже.

И тут я увидел крысу! Эту крысу я бы узнал сразу даже без розовой ленточки на шее. Это была Катина крыса, и вот она смотрела на меня так, будто я не исчезал на год и, главное, будто я ничуть не изменился.

Наверное, это всё же была телепатическая крыса, потому что каждый раз, оказавшись рядом с ней, я думал, что мы вступили в диалог и уже говорим о чём-то без слов, но вполне понимая друг друга. Я протянул руку, но животное отпрянуло, а я осел по бетонной стене и мгновенно заснул.

Вечером я проснулся и пошёл к подземному источнику в душевую. Сегодня, как оказалось, был банный день. То и дело попадались люди, благоухавшие нашим фирменным свиным мылом. Они шли во всем чистом, и было видно по благостному выражению лиц, что они счастливы мелким бытовым счастьем, что переоделись во всё чистое. Лица у них были блаженные, а шли они со свёртками старой одежды под мышкой.

Я тоже пристроился в очередь душевой, а потом, после мытья, сел на деревянную скамеечку. За год тут ничего не изменилось, и мылись все, хотя и в разных кабинах, но предбанник был общий.

Там я сидел, завёрнутый в какую-то техническую холстину, и обсыхал, ровно ни о чём не думая. И тут я увидел бабу Тому.

Она села напротив и, конечно, не узнала меня. Её безучастный взгляд скользнул по моему лицу, и она принялась складывать своё бельё.

Но вот она наклонилась и уставилась на мою ногу. А я понял, на что она смотрит, она смотрела на шрам от лебёдки, что я получил лет десять назад. Шрам был характерный, будто за ногу меня укусила не простая свинья, а гигантский мутировавший кабан. И баба Тома смотрела на него, а я делал вид, что не заметил этого.

Она глянула мне в лицо и всё же не узнала: лысый человек плохо узнаваем. Тома, Тома… Я понял, что не помню, как её звали по отчеству, а ведь когда-то я звал её по имени отчеству: Тамара… Нет, точно не помню. Баба Тома ещё раз посмотрела на меня и, переваливаясь, как утка, пошла прочь.

Я вернулся в отведённый мне кубрик и спал там, кажется, дня два, размышляя в перерывах между сном, что делать.

Меня узнала крыса. Никто меня не узнал, только крыса. Подбежав, задрала морду и стала глядеть в глаза. Потом она встала на задние лапы и положила передние мне на край высокого ботинка.

— Что, что скажешь? — спросил я её. Крыса пискнула в ответ и вздохнула.

Чёрт, она действительно вздохнула, меня это поразило! Хотя после всех сказок о дельта-мутациях я ничему не удивляюсь.

— Что, как ты думаешь, меня ждут? — спросил я серого товарища.

Крыса опять запищала в ответ и, снова встав на четыре лапы, потрусила прочь. Но нет, она всё время оглядывалась, будто звала меня за собой. И я пошёл решительным шагом, закинув вещмешок за спину и вбивая каблуки в бетон, будто заколачивал в него гвозди. В жилой зоне, среди ячеек, где сидели швеи, я отыскал место, где жила Катя. Но там на меня из-за двери знакомого пенала посмотрела какая-то совсем незнакомая женщина. Она смотрела на меня со страхом, будто на выходца с того света. Да я, собственно, им и был, пришёл с другого света. Просто пришёл со света, там, где свет естественен.

Крыса вела меня дальше и дальше, пока я не вошёл в тупичок. Зашуршала пластиковая занавеска, и я увидел знакомую спину. Но тут, признаться, я замер. Я смотрел не на Катю, что стояла, не видя ещё меня, а на другое лицо, выглядывавшее у неё из-за спины. Два тёмных глаза смотрели на меня внимательно и спокойно, не меняя своего выражения. Катя держала на руках годовалого ребёнка, который всматривался в неизвестного ему человека.

Наконец она повернулась, и мы ещё несколько мгновений стояли молча. Я шагнул вперёд, и мы обнялись. Это были странные объятия втроём. Мы прижимались друг к другу, одновременно боясь сделать больно ребёнку.

Я сразу всё понял, в общем-то не прибегая ни к какой медицинской арифметике. Я всё знал из снов, из их летучего вещества, и оттого Кате не нужно было мне ничего объяснять. Я даже сразу понял, что это девочка, хотя за двадцать лет пребывания под землей видел очень мало грудных детей. Катя спокойно смотрела на меня.