Джеймс Баркли - Эльфы. Во власти тьмы

Один только Халет ревел, словно разъяренный буйвол, но Аршулу казалось, что голос его, вот странность, раздавался со всех сторон одновременно, хотя и сдержанно, словно прибой, накатывающийся на берег в заливе Корина-бэй. Храбрый человек. Его было почти жаль приносить в жертву, но, как говорится, своя рубашка ближе к телу.

Следует отдать должное эльфам. Если глаза его не обманывали, их было всего двое, но они оказались способны справиться с отрядом в двадцать человек. Но Аршул был одиночкой и в конечном итоге оказался самым умным из всех. Отныне он не даст втянуть себя в подобную авантюру.

Аршул спиной ощутил подбадривающее прикосновение ствола баньяна и запрокинул голову, осматривая его гостеприимную крону. Ему рассказывали, что среди его раскидистых ветвей, увитых широкими листьями, собирающими дождевую воду, таится смерть. Но даже она не может быть такой быстрой и бесшумной, как та, что подстерегала его внизу, на земле.

Аршул замер, прислушиваясь. В лесу вновь воцарилась тишина. Дело было сделано. Наверняка Халет, подобно всем остальным, уже истекал кровью, которую жадно впитывала вечно голодная земля. В этом даже ощущалась некая поэтическая закономерность. Во всяком случае, эльфы в это верили, и теперь он понимал почему.

Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. Какое счастье, что сегодня днем ему не пришлось стрелять из лука. Аршул улыбнулся. Вокруг него сплошной стеной сомкнулся лес. Даже он сам не смог бы сказать, где был мгновением раньше. Очень хорошо. Какая неподвижность. Такая умиротворяющая и покойная, несмотря на приглушенные звуки животной жизни.

Аршул повернулся, ища взглядом нижние ветки, за которые можно было бы ухватиться. Эльф стоял совсем рядом, в каком-нибудь шаге от него. Глядя на него, Аршул почувствовал, как у него подвело живот и опорожнился мочевой пузырь. В глазах эльфа стыла холодная неизбежность.

Аршул вдруг понял, что по щекам его текут слезы. Он знал, что рот его приоткрылся, чтобы молить о пощаде, но смог исторгнуть лишь душераздирающий вопль. Вопль женщины.

Ауум и Серрин смотрели на последнего из людей, лежащего у их ног. Такой же неуклюжий, как и все остальные, разве что чуточку более осторожный. Кровь уже перестала течь из раны в его сердце. Она еще пузырилась у него на губах, которыми он целовал землю, но шарики воздуха уже начали лопаться.

— Мы совершили ошибку, позволив уйти тому, другому. Это их вожак. И по-прежнему способен доставить нам неприятности. А вот этот подошел бы нам намного лучше. Одиночка, — сказал Ауум.

— Нет. Рассказ того, второго, услышат, и ему поверят. Это породит страх.

Ауум кивнул.

— В том, что ты говоришь, есть смысл. Идем. До храма еще целый день пути.

Но Серрин не двинулся с места, глядя на тело наемника.

— Здесь могут оказаться и другие, — сказал Ауум. — Мы должны предупредить ТайГетен и подготовить храм. Как такое вообще могло произойти?

— Им кто-то помогает.

Ауум кивнул.

— Согласен. В противном случае они бы никогда не нашли храм. Но мы все равно узнаем, кто за этим стоит. Инисс направит наши руки. Здесь им не победить нас, мой жрец. Это — наша земля.

— Я спас столько своих людей, сколько смог.

А тысячи других оставил умирать.

— У меня не было выбора.

У тебя был выбор — стоять насмерть и сражаться. Но ты повернулся и бежал.

— Я защищал тех, кого мог спасти.

Ты бросил тех, кто нуждался в тебе. Ты — трус.

— Нет!

Трус, малодушное ничтожество, отступник. Ты потерял все, и мужество, и Родину. Ты заслуживаешь смерти. Почему ты до сих пор дышишь этим воздухом?

— Потому что Инисс, мой бог и повелитель гармонии, желает еще сильнее покарать меня, сохранив мне жизнь.

Ха! Как удобно. Значит, в твоей жалкой и бесполезной жизни виноват твой бог. Он отвернулся от тебя в тот день, когда ты предал свой народ. Он ждет того момента, когда ты соберешь остатки мужества и сделаешь то, что должен был сделать в день своего унижения. В день, когда кровь невинных жертв запятнала твои руки.

— Я не мог сделать большего.

Ты мог умереть ради тех, кто любил тебя. Ты обязан был умереть. Доставь им это удовлетворение хотя бы сейчас. Признай свою вину. Встреться со своим богом лицом к лицу. Будь честен перед самим собой.

Такаар отвернулся от камня, на котором восседал его мучитель, будучи не в силах и дальше слушать справедливые упреки. В нескольких сотнях футов внизу текла река Шорт. Соблазнительная и чарующая, даже с такой высоты. Вокруг торчащих валунов пенилась и вскипала вода.

Необъятный и вечный тропический лес за его спиной, казалось, тоже смотрел на него со злой насмешкой. Каждое создание, что дышало, жило и умирало на службе у их бога, Туала, издавало какофонию звуков, которые звенели у него в голове, туманя разум.

Он поднял глаза к небу, моля Гиал о помощи. И богиня дождя услышала его мольбу, ниспослав грозу, которая заглушила голос леса и пролилась барабанным боем капель на его голову, очищающим и обещающим прощение. И вновь вызвала к жизни воспоминания.

«…в тумане вставало алое зарево. Вдали замерла песня. Дымка рассеялась, словно ее смахнул рукой сам Инисс, обнажая выстроившиеся напротив вражеские шеренги. Воины, стоявшие вдоль парапета, застыли в напряженном ожидании. Такаар смотрел вперед, всеми фибрами души впитывая чувства, охватившие обороняющиеся войска. Он глубоко вздохнул, чтобы унять сердце, гулко стучавшее в груди.

Такаар провел рукой по лбу. Это было неправильно. Поколение войн и сражений не могло закончиться вот так. В лесу, меж деревьев, теснилась пехота гаронинов. Солдаты стояли кучно и плотно, как муравьи. А потом они медленно двинулись вперед. Тысячи и тысячи. А за ними, возвышаясь над макушками деревьев, поплыли осадные машины. Десятки и сотни».

Такаар сгорбился, прижав колени к груди и тихонько раскачиваясь взад и вперед. Пальцы его босых ног впились в край обрыва. Взгляд его не отрывался от противоположного утеса и тропического леса за ним. Но вот взор его затуманился, и по щекам потекли слезы. Сегодня, как и всегда, он знал правду.

— Я — трус. Невинная кровь запятнала мою душу, — прошептал он.

Хорошо, очень хорошо.

Такаар встал. Снизу доносился грохот волн, сливаясь со стуком дождевых капель о голые скалы и мокрую листву деревьев. В голове у него воцарилась звенящая пустота. Даже воспоминания не беспокоили его. Пустота внутри была страшнее видений прошлого.