Денис Лукашевич - Братские узы

— Господа, не делайте поспешных выводов, о которых впоследствии пожалеете. Вам известно, кем является некий молодой господин, которому один из вас, — красноречивый взгляд в сторону Марко, — сломал челюсть? Так я подскажу — это сын городского судьи. Не самый любимый, не спорю, но достаточно близкий, чтобы постараться найти обидчиков. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Нападение было спланировано?

— Господин Веллер, — Грубер покачал головой, — вы умный человек, чтобы понимать, что в мире не происходит ничего случайно. Все предопределено. Или вы играете, или вами играют. Давайте же сделаем так, чтобы вы не стали теми пешками, которыми жертвует во время игры.

— Значит, от предложения нельзя отказаться?

— Можно! — Мут радостно засмеялся. — Конечно же, можно, но только вы должны понимать, что в данном случае мне придется спустить с поводка церберов клейденского правосудия. Как говорили древние, я умываю руки. Все имеет последствия. У вас есть выбор, что, поверьте мне, бывает не часто: либо вы принимаете предложение — тогда большой гонорар и почетное гражданство Клейдена, и никаких преследований. Либо нет. Тогда лучшее, что вас может ожидать — свинцовые шахты.

— Это называется иллюзия выбора, господин Грубер. — Веллер заставил себя успокоиться и избавиться от нервного хихиканья. Не то, чтобы он очень боялся мута-великана, но разумно опасался.

Он откинулся назад, положил голову на кожаный подголовник. «Удобно, черт побери, до чего же удобно!»

— Называйте как угодно. Выпить не желаете? Раритетный коньяк. Выдержка три столетия. Разлит еще до войны — предки были ценителями не только произведений искусств.

Мускулистый хвост содрогнулся, подтолкнул Грубера в сторону скромного буфета темного дерева и породил тот самый странный шелестящий звук. За тонкими мутными стеклышками выстроилась батарея разномастных бутылок. Отец Республики, как называли себя истинные правители Клейдена, звякнул стеклом, извлек одну, пыльную, с побуревшей этикеткой. Веллер присмотрелся. Благо при таком освещении все было отлично видно, но так ничего и не разобрал, половина букв стерлась, и они складывались в полнейшую белиберду.

— С моей внешностью найти хорошую умную компанию весьма затруднительно, а пить в одиночку я считаю первейшим признаком алкоголизма. — Щелкнула пробка. Господин Грубер разлил по трем бокалам остро пахнущую светло-коричневую жидкость. — Причем такой великолепный напиток. В древности говорили, что боги употребляли некий нектар, чтобы оставаться бессмертным. Наверное, они имели в виду этот коньяк.

Братья приняли из больших уродливых рук со сросшимися средними и безымянными пальцами по бокалу. Первым решился попробовать Марко. И чуть не выплюнул обратно. Жидкость имела отвратный вкус — обожгла небо и скользнула огненным валом по пищеводу дальше. Будто кислоты глотнул.

Он с усилием заставил себя улыбнуться.

— Отлично! — прохрипел Марко.

— Пробирает, да? — Грубер подмигнул ему, залпом опрокинул свой бокал. — Божественно! Бумаги будем оформлять, или достаточно устного соглашения?

— А то, — Веллер благоразумно не стал пить коньяк, поставил его на столешницу. — Мы уважаем закон.

— А закон в моем лице уважает вас.

Далеко внизу, у подножия скалистого холма, вилась узкая полоска пограничной реки. Сверкала девственной голубизной на солнце. А рядом черной кляксой примостился небольшой домик с покосившейся печной трубой, шест с поникшим в утреннем безветрии бело-золотым знаменем. Марко взглянул через подзорную трубу — простой деревянный цилиндр, стянутый медными кольцами. Линзы удерживались внутри замазкой из древесной смолы. Даже простейшие оптические приборы были большим дефицитом, несмотря на кажущуюся развитость технологий мира после Ядерного Рассвета, кое-что так и осталось забытым или недостижимым. А за эти линзы, откопанные в одном из хранилищ, братьям пришлось выложить немалую сумму, как и за изготовление подзорной трубы по довоенным рисункам и обтрепанному учебнику классической оптики.

Услужливые линзы мигом увеличили домик и все, что его окружало: золотой вычурный крест, вышитый на белом полотнище, ружейная пирамидка и четверо пограничников в серых мундирах. Беззвучно пылал костерок и парил закопченный котелок.

Нетрудно догадаться, что с настоящей опасностью пост сталкивался нечасто, а, может быть, и никогда, только иногда забредали сюда под осень мутанты с недалекой Дрезденской пустоши.

— Ну что там? — Веллер закончил перебирать вещи, которыми их снабдили Груберовы люди: два короткоствольных автомата без прикладов, по пять магазинов на каждый, несколько гранат, примитивных, как полено, но достаточно эффективных, чтобы оторвать кому-то глупую башку, и, конечно же, любимые и ценимые родные пистолеты: вороненая «кобра» и блестящий пижонский револьвер. По глубокому убеждению Веллера, такое оружие отвлекало и сбивало с толку врага, давая неоценимое преимущество. Плюс два увесистых тесака.

— Четыре солдата. Расслаблены.

— И все? — Веллер напялил маскировку: черный плащ с глубоким капюшоном и широкими рукавами и четки: залитые свинцом бронзовые шарики, соединенные продетой сквозь них цепочкой.

Такими можно было и хорошенько приласкать, при везении — лишить глаза. Поговаривали, что монахи Ордена Святого Казимира Странника — миссионеры Сан-Мариана, «благосклонно» поделившиеся одеждой с людьми Грегориуса Грубера, специально учатся обращению со своим своеобразным оружием. Но, как известно, пуля не уважает ближних схваток и предпочитает бить издалека.

Одежда была широкой, и под нее легко спряталось оружие и амуниция. Верный старый пыльник нашел свое пристанище в поясной сумке, свернутый в тугой комок. Веллер проверил еще раз все застежки и ремни, чтобы в самый неподходящий момент ничего не вывалилось, не звякнуло и не лязгнуло.

— Знаешь, а вполне неплохо. Даже удобно. — Веллер пошевелил плечами, обтянул плащ.

— Захотелось податься в монахи? — Марко облачился в черное одеяние также обстоятельно, как и брат, но прибавил к образу и обтерханную библию в кожаном переплете.

— А чем плохо? — хмыкнул Веллер. — Спокойная, размеренная жизнь…

— И никакой выпивки, нет женщин и курева…

— Мда, об этом я как-то не подумал. Готов?

Марко кивнул, и они оглядели друг друга. На поросшем травой холме стояли два монаха с донельзя благостными физиономии. Обветренная кожа и грязноватый загар указывали на то, что священнослужителям пришлось исколесить немало дорог в деле распространения истинной веры.