Дмитрий Манасыпов - Кремль 2222. Восток

Ведь как становятся пластунами? А никак, пластунами рождаются, причем в прямом смысле. Когда дружинник сходится с женщиной и рождается ребенок, его несут в Семинарию. Там монахи осматривают его, ищут мутации или изменения, делающие ребенка уродом. Находят… тут путь его короток и милосерден. А не находят, так все, дорога одна – воинская. Монахи забирают ребенка и растят до семи лет, после чего решают, куда тому дальше идти. Кому в стеновые воины-стрельцы, что караулы несут, кому, самому сильному, в Дружину. А таким, как Дунай, что ростом и весом не вышли, к мастеру Устину, что командует сейчас пластунами. И не дружинники, и не обычные люди.

В Дунае роста было метр и девяносто сантиметров, вес около восьмидесяти пяти, чуть больше рядового горожанина. Те поменьше, а как еще? Двести лет по бункерам сидели – на пользу не пошло. А в последнее время тоже не лучше. Все силы брошены на поддержание Дружины и ее воинов, что оказались так нужны после выхода на поверхность. Так что даже по росту торчали пластуны где-то посередине между дружинниками и горожанами. Только Дуная это никак не расстраивало, оно и лучше, если подумать головой.

Пластунам привычно брать ловкостью, выносливостью и хитростью, меткостью стрельбы своих тихих луков, приемами хитрой смертоносной борьбы, что не нужны гигантам-дружинникам, а пластунам-то самое оно то. Дело у них сложное и тяжелое: дальние рейды в город, поиск тайн для Семинарии, слежка за врагами, постоянные ночные походы там, где и десяток дружинников пройдет с трудом. А Дунай и его товарищи ходили и возвращались. Такие они, пластуны: злые, как колючки, и такие же цепкие, как доходит до жизни. И глупостей не делающие. Но вот коса нашла на камень, иначе как объяснить желание Дуная, заставляющее его ждать сна караульных. Хотя с ним-то как раз вовсе по-другому вышло. Может, что из-за этого он и ждал предрассветного часа?

Отец его, ушедший к Перуну уже давно, встретил как-то мать Дуная и полюбил. И даже жить начал с ней семейно, хоть и противилась часть дружины, семей не имевшая. Мол, Иван, зачал ребенка, и хватит. Только не тут-то было. Отец пользовался у самого князя знатным уважением за отъявленную храбрость в боях. Мать Дуная он любил, а как сын родился, так совсем души в нем и в жене не чаял. Да и князь разрешил матери с сыном и мужем быть рядом, тут дружинные и успокоились. А потом приключилась беда. Вышла мать в мирный и тихий день на стену, решила посмотреть на город и отца повидать. Тут только ее и видели. Сдернули нео арканом Марью со стены и утащили. Пока поняли, что за женщина была, пока отцу сказали… Пропала она, сгинула среди руин.

Дунай скрипнул зубами, ненавидяще уставившись на храпящих вповалку мохнатых. От дальнего костра донеслось приевшееся «не надоело?», в ответ рыкнули, что, мол, нет. Рука с хрустом вцепилась в роговую ручку поясного ножа. Захотелось бежать туда, резать, кромсать, рвать на куски ненавистных уродов, лишивших обоих родителей. Но пока не время, сидят мохнатые и не спят, чутко слушают, ловят воздух и ветер вывернутыми ноздрями. Ничего-ничего, он подождет. И Кремль чуть подождет, ведь Дунай вернется в любом случае, это пластун знал точно.

Тело затекло, не шутка – пролежать столько в каменной щели. Только пластун всегда готов к такому повороту. Дунай чуть прижал голову вниз, подбородком достав до груди. Воротник куртки, гладкий, затертый до блеска, оказался совсем рядом с зубами. Прямо перед ними, притянутые нитками, выпирали несколько горошин. Спасибо монахам из Семинарии, сделавшим из печени рукокрылов мягкую смолку, разгоняющую кровь по жилам и мышцам. Дунай зубами очень тихо перетер плотные нитки, взял горошину языком и надкусил. Во рту ненадолго вспыхнуло обжигающе горячим и горьким, стянуло нёбо, заставило сердце колотиться быстрее. Оно отбило с десяток ударов, и мышцы начали наливаться теплом, чуть сокращаясь и покалывая под кожей.

Оставалось совсем чуть-чуть, внутренние часы пластуна стучали и гомонили о времени в полчаса с небольшим. А ведь и точно, последнее «не надоело?» задержалось, и сильно. Хорошо… Дунай решил дать мохнатым заснуть покрепче. Усмехнулся, подумав о том, что бы сказал отец. Иван, как стало ясно, что быть Дунаю пластуном, даже расстроился. Но потом все понял и сам, бывало, гонял сына похлеще учителей.

Отец любил честный бой, грудью на грудь, до треска в могучих плечах, когда голова нео отлетала на несколько метров, срубленная лихим ударом. Без хитростей и тайных ходов, пугая врага одним своим видом и яростным боевым кличем. Да, таким сын и запомнил его в ту последнюю отцовскую битву. Не самый старый и глупый дружинник Кремля закрыл собой нескольких молодых воинов, дал отойти, ринувшись на врагов. Там и остался. Потом, после боя, Дуная взашей погнали со стены, не давая смотреть на сторону нео. Боялись потерять пластуна, свихнувшегося от боли, горя и гнева.

Его отец, могучий Иван, приподнятый на несколько проржавевших столбов, смотрел невидящими глазами на Кремль. На дом, что защищал так долго и за который был готов сложить голову не жалеючи. Дунай не видел, как надругались над истым и мужественным воином мохнатые, да ему и не надо было этого видеть. Пластун все это зрил не раз, знал, чем кончится. Говорят, что Олег, не выдержав, прицелился и выстрелил, попав с немыслимого расстояния из пищали в голову отца. Дунай в это верил, несмотря на глупость такой мысли. С пищали, да на двести шагов точно в голову? Но про Олега верил, хоть и не спрашивал у него самого лично. Пищаль… эхма. То ли дело бесшумный «Вал». Или СВД… Дунай вздохнул, представив, что мог бы сделать с этим оружием. Изучал его по старым таблицам, мечтал в руках подержать. Умели же древние предки делать…

И ведь привез Данила с собой много ящиков и боеприпасов, и самого оружия. Но не дали, не смогли. А и то верно, ведь теперь каждый тот ствол на счету будет, как только он вернется и расскажет, что узнал-выведал. Хоть и шел совершенно не за тем в рейд.

Отправил пластуна мастер Устин пронюхать, что с нео творится после бойни, устроенной им вернувшимся с того света Данилой, которого кем только поначалу не считали. Дескать, предатель-разведчик, беглец, продался из трусости лохматым или кому хуже. А он взял да и вернулся, да как, да не один. Вкатился на мост Москворецкий в самый нужный момент, на танке, положил, как в старых сказках-былинах, целую туеву хучу идолищ, груз драгоценный привез. Мысли пластуна прервал тихий стук у костра нео. Дунай осторожно выглянул, присматриваясь к слабым всполохам потухающих костров. Ну надо же, почти дождался наконец-то. Один дозорный выронил копье, всхрапнул во сне. Осталось дождаться еще нескольких. Ох и погулял бы сейчас Дунай по вражьему лагерю, убивая вонючих нео, до конца бы дошел, всех убив. Эх, если бы не подслушанный разговор знакомого маркитанта Геда и странного недоростка…