Александр Зорич - Клад Стервятника

Потому что в отличие от Синоптика Аспид служит не себе, а Баю. Говорят, он обязан Баю жизнью… Может, и обязан. У нас в Зоне такое — сплошь и рядом.

Вот и сейчас под грохот моих электронных барабанов и зажигательные ритмы сталкерской самбы «Вне Зоны Доступа труп неопознанный мне улыбнулся как родной» Аспид нашептывал шефу последние новости.

Я несколько раз мазнул взглядом по его губам. Так, обычная шелуха довольно сомнительного толка. Но едва Аспид упомянул слово «карта», как мой взгляд против желания тут же сфокусировался на физиономии Баева телохранителя.

Да что же это такое?! Генетика, что ли, у меня такая — на каждую «карту» всякий раз реагирую, как бык на красную тряпицу?

— …И карта не помогла. Там Слон и навернулся. Не иначе, провалился в свежую зыбь, дубина. Не успел и пяти шагов пройти за Периметром!

— Вот как? А другие? Его отмычки?

— Накрылись еще раньше. В полном составе. Тела остались где-то неподалеку. Подробности Синоптик пока уточняет. Скоро узнаем все.

Прежде я слыхал о Слоне. Получокнутый сталкер всех уверял, что раздобыл где-то карту, показывающую местонахождение клада Стервятника. Того самого. А его все поднимали на смех с этой его картой.

М-да… Не хотелось бы мне когда-нибудь очутиться на его месте.

Тем временем рот Бая искривила ироничная усмешка.

Рот у него так устроен, что улыбаться по-человечески не может. Я так думаю, из-за контузии.

— А что, «гриба» у Слона разве не было?

— Откуда?! Слон ведь скряга был несусветный. Отца родного мог продать за «мамины бусы». Только карту Стервятника любил как женщину. Берег ее, надеялся на нее.

О «грибе» я знал еще меньше, чем о Слоне. Слышал только, что это артефакт большой редкости. Который в силу этой самой редкости еще никем не изучен. И еще он будто бы замедляет или даже останавливает время для того, кто его держит в руках. Точно купол на тебя набрасывает. И за то время, покуда «гриб» активен, ты можешь много чего успеть.

Очень много, ребята, особенно когда смерть норовит ухватить тебя за задницу.

Бай помолчал немного, пожевал тонкими губами.

— Значит, карта окончательно утопла? В зыби?

— Так точно, — с готовностью подтвердил Аспид. — Вместе со Слоном.

— Ну и черт с ней, — махнул рукой старый сталкер. — Вели подавать горячее, а то у меня уже кишки играют марш.

Ну, Аспида-то на мякине не проведешь. Он отлично знает вкусы шефа. Знает он в числе прочего и то, что Бай ест как птичка — отщипнет кусочек, а потом жует полчаса. Между прочим, в полном соответствии с предписаниями Иржика-Эскулапа, его лечащего врача из чешско-польского батальона Анфора[2].

Поляки с чехами веками враждуют, а тут, на Припяти, делят одни казармы. Так что там веселуха каждый день, вплоть до пивной поножовщины…

В этом месте я перестал наигрывать длинное соло, зашел на коду и без паузы заложил медляк, благо дам на дне рождения Бая хватало. Тетки мигом расхватали гостей позавидней, повисли на них, а я, успев перехватить очередной стаканчик «Немирова», обратил свой туманящийся взор на темных.

И это были уже карты номер три за тот роковой вечер.

Наверное, все-таки темные используют пси-энергию или какие-то там гребаные ментальные атаки. В ментале я как свинья в апельсиновых корках, мне ближе «металл». Во всяком случае, о карте Стервятника, сталкере Слоне и его глупой кончине в предательской зыби я через минуту и думать забыл. А все потому, что в тот день я, как на грех, изменил своей священной привычке: никогда не брать гонорар за работу до конца банкета!

Это для меня вечное табу, Очень Дурная Примета. Но нынче я сделал исключение — уж очень хотелось глянуть, сколько именно сотен тугриков отвалит Бай за мою праздничную программу к его «опять двадцатилетию».

В итоге мой карман отяжелел изрядно, настроение стало самым лучезарным, и я все чаще прикладывался к маленькому граненому стаканчику, извечному спутнику моих урожайных шабашек. А потому, когда были сыграны и спеты все лучшие вещи, стопроцентные хиты «Эта Зона для музона», «Села „батарейка“», «Для хабара нет плохой погоды» и супер-боевик, как раз к юбилею хозяина, «Баю-баюшки Баю — сталкер вечно на краю!» — я уже алчно поглядывал на картежников и поминутно облизывал постоянно сохнущие губы.

Наконец Бай дал мне отмашку — хорош, паря, завязывай играть и айда за стол. И мы с ним душевно накатили за его драгоценное здоровье, что дороже любого хабара. А потом еще раз, и еще.

После чего ноги сами понесли меня за стол к темным. В ту минуту мне море было по колено. Я слышал победный звон в ушах, и внутренний голос змеем-искусителем нашептывал мне на парсултанге, волшебном языке всяких пресмыкающихся, что сегодня все ставки — мои. Все мое — на кону, и весь банк — естественно, чей же еще?

Медленно, не сразу, делая над собой физическое усилие, я все же достиг успеха — забыл о давешнем зароке больше никогда не садиться за карточный стол. (Все-таки полет из тамбура поезда прямо в болотную жижу был еще ой как свеж в моей памяти!)

И уж тем паче — за стол темных сталкеров.

Но остановить меня не могло уже ничто. Я быстренько поставил плей-лист ноутбука на автомат, чтобы музыка шла тихим фоном в режиме нон-стоп, — «положил кирпич на газ», как говорят диджеи. Затем поймал благосклонный взгляд Бая, ответно расплылся в самой своей обаятельной улыбке системы «циничный и расчетливый мерзавец» и на полусогнутых быстро затрусил к дубовому столу.

Там меня словно ждали. Встретили отодвинутым стулом и приветливым ворчанием — темные, между прочим, тоже любят мои песни. В особенности «Как не любить мне эту землю» из репертуара советской певицы прошлого века.

По слухам, кое-кто из темных имеет долю в ближайшем за Периметром похоронном агентстве, которое уже два десятка лет контролирует наш Бай. Я за глаза называю эту его контору «Кооператив „Земля и Люди“». Если бы вы только слышали, как наряженные и причесанные могильщики вдохновенно поют хором про эту самую землю на своих корпоративчиках! Соловьи, чисто соловьи!

В общем, я пропал.

Провалился в сладостное, тягуче-нервическое забытье застарелого картежника-наркомана, дорвавшегося до заветной колоды.

У меня натурально сорвало крышу.

И понесло по кочкам.

Да канца!

Спустя два с лишним часа наших покерных баталий мой внутренний голос сдержанно извинился за необоснованные надежды, данные мне в реальных ощущениях. И, отпросившись в сортир, быстро свалил. Не иначе, куда-то на самые дальние выселки моего обширного внутреннего мира. Так что больше я его в эту ночь уже не слыхал.