Академия (СИ) - Бутырская Наталья

А после тяжелой работы, после которой ломило спину даже у тренированных бойцов, мы собирались в нашем общем доме, сидели возле огненного камня, девушки заваривали вкусный травяной чай, и кто-нибудь начинал рассказывать истории, которые ему читали в детстве. Но в тот вечер я не смог усидеть на месте и пошел на окраину деревни, подальше от домов и людей, подальше от нашей счастливой парочки.

— Ты же говорил, что не придешь сегодня? — шепнули мне на ухо. Я обернулся и увидел ее. Шляпу она держала в руках, и я мог видеть ее гладкие черные волосы, туго заплетенные в косы. И ее глаза. И улыбку, что сразу же пропала. Девушка отшатнулась и снова надела шляпу, скрывающую ее лицо. — Прошу прощения, я перепутала уважаемого.

— Нет, стой, — я схватил ее за руку. — Как тебя зовут? Меня — Юсо Шен.

— Вам не нужно знать мое имя. Мне пора домой. Отпусти! — она выдернула ладонь и убежала.

Но я все равно был счастлив. Я видел ее лицо, я смог немного поговорить с ней и успел поставить магическую метку. Теперь я всегда буду знать, какая из фигурок — ее.

Я подождал немного и отследил по метке, где она жила. Ее дом находился по соседству от старосты, всего через два дома: обычная глиняная халупа, только выглядела она похуже прочих. Крышу на ней обновили частично, заменив солому лишь в самых прохудившихся местах, поэтому издалека она выглядела как шляпка желтого мухомора — вся в пятнах. Окна также были пятнистыми и многослойными, там на каждую прореху сверху прилепили маленькие кусочки бумаги. Изможденная женщина с пожелтевшим лицом выбежала из дома, направилась к старосте, а через минуту вышла оттуда с корзиной белья. И тут я услышал протяжный мужской вой из дома:

— Холодно! Как же холодно-о-о! Жена!

Женщина вздрогнула, втянула голову и просеменила к ближайшему ручью.

Неужели это семья той девушки? Метка показывала, что девушка была внутри дома, где выл мужчина.

Вдруг вой прекратился. Приглушенный стук. И крик:

— Да чего ты кочевряжишься-то? Не ты первая, не ты последняя. А он обещал земли добавить и денег отсыпать! Ты мать-то пожалей!

Дверь хлопнула, и девушка выскочила наружу. Я ожидал, что она расплачется или что-то в этом роде, но девушка лишь поправила шляпу на голове и последовала за матерью.

Как только часть полей была подготовлена, вода уведена в сторону, и земля немного подсохла, староста объявил подготовку к празднику сева.

Женщины кинулись стирать белье и отдраивать дома. Те, кто еще не успел подлатать свои дома после зимы, срочно доделывали все работы. На крышах закрепляли полотна с яркими рисунками: кто побогаче — накрывал четверть крыши, кто победнее — могли и головной платок положить. У старосты же весь дом оказался накрыт красным полотном с изображением солнца, колосьев и едва уловимым силуэтом журавля.

После надоевшей белизны зимы и унылых серых оттенков весны только сейчас я понял, как соскучился по ярким краскам.

Наши девушки сильно переживали, что не захватили с собой никакой одежды, кроме рабочей, и даже отказались идти на само торжество, только Уко спокойно прикрепила к неприлично коротким волосам дорогую заколку и пошла с нами в том, что было.

Я не понимал их переживаний, пока не увидел местных жителей, что собрались на площади в центре деревни. Куда делись серые обтертые одежды, закрытые лица, некрасивые фигуры? Девушки скинули надоевшие плетеные шляпы и засверкали простенькими украшениями, зашуршали юбками в вышитых цветах, закрасовались румянцем. Мне стало неудобно из-за нашего внешнего вида, что портил праздничное настроение, но Тедань даже не подумал чего-то стесняться.

— Да простят меня Небеса, какие вы все красивые сегодня! — провозгласил он на всю площадь, и даже самые недоверчивые бабульки заулыбались ему.

— Так мы всегда красивые, не только сегодня, — ответила какая-то женщина в летах.

— Но обычно-то вы прячете красоту, а сейчас — погляди! Словно бабочки на летнюю лужайку прилетели!

— Жаль, что ты как сухой пенек выглядишь! — усмехнулась другая.

Я, как и прочие ребята, недоуменно смотрел на это представление. Что происходит-то вообще? Нам даже смотреть на местных женщин запрещалось, а теперь они сами с Теданем кокетничают, пусть пока и старухи, но девушки тоже улыбались и глазками хлопали.

Тедань обернулся к нам и шепнул:

— Это ж праздник сева! Вы чего? Чем больше сегодня смеяться, тем радостней взойдут ростки и богаче будет урожай. Нужно хвалить и любить женщин, чтобы они передали хорошее настроение матери-земле.

И нырнул прямо в толпу крестьян, раскидывая шуточки и комплименты, скинул шапочку и рассыпал по плечам волосы, на кончиках все еще горевшие синим цветом. Ян пожал плечами:

— Никогда в таком не участвовал, — схватил за руку Уко и последовал за Теданем.

В стороне от крестьян я заметил ее. Она сменила безобразящий ее халат на праздничный ханьфу, что хоть и выцвел от старости, но все же замечательно смотрелся на ее стройной фигурке, вместо украшений в волосах были лишь яркие полоски ткани. А позади нее стояла мать в повседневной одежде, только на плечи накинут красный платок.

— Пришло время принести дары земле! — сипловато возопил староста. В его руках была чаша с белым рисом, политая медом и острым соусом, — редкое угощение для крестьян. Он торжественно понес ее через расступающуюся толпу, а с противоположной стороны к нему шла пышно одетая девушка. Ее лицо щедро было посыпано белой пудрой, глаза жирно подведены черной краской, волос не было видно из-за украшений. Она еле-еле ступала, удерживая многослойный наряд, который весил, наверное, не меньше рогача Командующего.

Думаю, рядом с этой красавицей даже наша экстравагантная Старшая сестра показалась бы блеклой и невзрачной нищенкой.

Староста дошел до напудренной девицы, низко поклонился ей и начал говорить-напевать:

— Не побрезгуй нашей скромной пищи, напитайся щедростью Небес, обогрейся жаром солнца, одари нас своими богатствами. Не обдели своим вниманием ни одного зернышка, помоги вытянуться колосьям выше человека. Мы польем тебя своим потом, каждую пядь погладим своими руками, будем заботиться о тебе все время, так и ты уж не оставь нас!

Я же пробрался к той девушке и уже представлял, как скажу ей, какая она красивая сегодня, а она смущенно опустит голову, потупит глаза, и нежный румянец покроет ее щеки и уши. Мое сердце стучало, как сумасшедшее. Но стоило только подойти ближе, как она посмотрела в упор на меня и сказала:

— Ненавижу этот праздник.

Мое воодушевление тут же исчезло. Кажется, я успел за эти дни выдумать себе идеальную девушку, которой никогда и не было.

— Почему? — растерявшись, спросил я.

— Потому что он лживый. Смотри, все веселятся, смеются, говорят друг другу любезности. Обычно все друг друга ненавидят, пускают сплетни, завидуют, делают пакости. Это мерзко, но хотя бы честно.

— Аи! — возмущенно сказала мать девушки и тут же поклонилась мне. — Не слушайте ее. Обычно она тихая и скромная. Но в последнее время с ней что-то творится. Надо бы к лекарю сводить, но…

— Но у нас нет денег, — перебила Аи, а потом, прищурившись, взглянула на меня. — Я тебе нравлюсь?

— Аи! — снова вмешалась мать.

— Тогда будешь со мной на празднике, — она схватила меня за рукав и потащила в толпу.

На Уко уже кто-то надел ленты и бусы, и она теперь также весело смеялась, как и прочие девушки. А Тедань, возвышающийся над низкорослыми крестьянами, как башня с девятью крышами над Киньяном, и вовсе сменил одежку: красовался в длинном праздничном халате с красным широким поясом. Женщины так и норовили дотянуться и потрогать его синие волосы. Я даже слышал его голос:

— Это Небеса одарили меня своим вниманием, так что запомните мое имя. Скоро оно прогремит по всей стране!

Мне Аи казалась более симпатичной, чем та разряженная девица, что сейчас ела рис из чашки, хватая его пальцами. Пусть кожа Аи не была белой, как снег, и не казалась слепленной из тонкого фарфора, ее лицо не было круглым, а нос — изящным, но меня притягивали ее грустные глаза.