Вадим Денисов - Антибункер. Навигация

— Товарищ начальник экспедиции, да кушайте вы уже! — проворковала она и, бросив взгляд на огромную тарелку, с которой Мозолевский стягивал предпоследние, добавила: — Новые закипают, сейчас принесу!

Я, взяв бинокль, опять повернулся было к иллюминатору, но девушка, остановившись у дверей, неожиданно обернулась и выдала:

— Папа вообще вчера сказал, что вам по должности положено спецпитание, отдельное время приёма пищи и серебряные приборы!

Крякнув, я неодобрительно посмотрел на капитана «Аверса», на капитана «Аверса», который, совершенно не отвлекаясь на размышления о кошерности, метал пельмени с отменным прилежанием. Уверяет, что в дальней экспедиции можно.

— Майя, — нехотя оторвался от тарелки Кофман. Сок последнего пельменя поплыл я края губы по бороде. — Я ж шутковал!

— Конечно, шутковал, — иронично согласился голосок-флейта. — А ещё сказал, что товарища начальника экспедиции положено свежей осетриной кормить, с хреном. Осетрина-то, она ведь похлеще «Виагры» будет, каждый на реке знает. Потому и запрещали власти холопам её добывать да кушать, не дай Бог, ещё порасплодятся, как мухи…

— Майя! Какая «Виагра»? — второй раз окликнул дочь капитан, уже жёстче. — Что это за разговоры такие фривольные?

— Ах да! — словно опомнилась колкая чертовка, легонько хлопая себя по лбу, — мне же мультфильмы про смешариков пора смотреть! И рукоделье.

Двери закрылись, мужики загыгыкали.

— Хорошо, что твоя Екатерина не слышит, — заметил Мозолевский.

— Убила бы меня, — поддакнул я.

На длинной деревянной лестнице, по которой пассажиры поднимались от дебаркадера к посёлку, прямо посередине стоял какой-то дед, разглядывающий нас в бинокль. Над ним на заборе красовалось кривое граффити, выгоревшее, полустёртое.

— Как вернёмся в Подтёсово, так сразу жениха буду ей искать, хватит уже мне мучиться! — громогласно решил Кофман, решительно потянувшись за полотенцем. Сегодня он был не в крошечной кипе, а в шикарном стетсоне с золотистой кокардой из двух скрещённых винчестеров.— А где пельмени?

— Совесть имей! — возмутился я, — съел ты уже свои пельмени.

— А ты не спи. Будто буксира РБТ не видел.

Караван ещё не проснулся после ночной якорной стоянки возле Туруханска. Регламент давно отработан: стоим все вместе, борт к борту, не растягиваясь, так легче нести парные вахты. Суда встали рядом, не подходя к самому дебаркадеру, и так судовой ход сложный, кривой, составу придётся разворачиваться, а высадка не планировалась… Была и ещё одна причина, возникшая после первого раунда переговоров, из-за которой решил не швартоваться у берега.

И правильно сделал, как выяснилось утром.

Нижняя Тунгуска. Троицкая Тунгуска, Мангазейская Тунгуска, а с подачи писателя Шишкова, который участвовал в составлении первой лоции Нижней Тунгуски, ещё и Угрюм-река.

Суда прибыли к её устью с опозданием на одни сутки против расчётного графика. Енисей-Батюшка с каждым десятком километров подхода к Туруханску становился всё шире и шире, домишек по берегам встречалось всё меньше, и каравану приходилось проплывать по несколько часов, прежде чем встретить на берегах хоть какую-нибудь текущую жизнь или признаки былой. Зато уже чувствовалось, что мы движемся на север — начались белые ночи. В полночь солнце, хоть и уходило за горизонт, заставляя небо играть яркими красками, но и тогда его лучей было достаточно, чтобы небосклон достаточно долго оставался светлым. Не успеешь оглянуться, стоя на вахте, как закат плавно переходит в рассвет, и светило снова поднимается на западе, здравствуй, новый день…

Это ещё что, после Туруханска караван пересечёт Северный Полярный круг, и начнётся настоящий полярный день — солнце, даже будучи спрятанным за тучи, будет светить круглосуточно.

Енисей раздался вширь, местами до трёх километров. Здесь нет таких потрясающих красот, как, к примеру, в Осиновских щёках, возле Кораблика и Барочки или ещё южней в живописных окрестностях Атаманово, но и тут нельзя не заметить особое очарование великой реки — величественное безмолвие и неукротимую суровую мощь недаром существует поговорка, что в низовьях Енисей могуч...

Стало холодней, на палубе уже без куртки никак, озябнешь. Сегодня с утра был сильный туман, затем подул холодный северный ветер, Батюшка покрылся рябью, а там и волна поднялась. По небу побежали низкие дождевые тучи.

Обедаем в две смены. В кают-компании пятеро: я, Слава Кофман, Миша Мозолевский, Сашка Васильев и Тимур Галиев, механик с «Гдова», остальные отобедали и разошлись по постам. Даже наш ветеран Геннадий Фёдорович ради пельменей сбежал с «Провокатора» к первой смене, рискуя по возвращению нарваться на скандал.

— Вот же, зараза, опять забыл, как его фамилия-то? Вылетает, — попросил я помощи.

— Малонакольный, — напомнил Тимур. — Он когда-то работал метеорологом, потом экологом в какой-то компании, что ли. А вот, гляди же, старостой стал.

Галиев — добродушный, спокойный и смышлёный мужик, расторопный, без ленцы. Типаж, как и у Кости Шинкаренко, капитана «Гдова», сангвиник. По молодости, говорят, Тимур сигарету не выпускал изо рта. Но такой же молодой Шинкаренко, с которым они знакомы очень давно, в ту пору был человеком резким, и никогда не брал с собой в дальние рейсы курящего помощника. И Галиев, очень желая пропасть в экипаж, бросил на два месяца курить. А затем и совсем. Игра судьбы в том, что сам капитан вскоре, как и многие шкиперы тех лет, пристрастился к заново входящей в моду трубке. Делятся с капитаном «Аверса» самолично собранными смесями.

— Если бы я имел такую фамилию, то вышел бы на демонстрацию протеста, — буркнул Кофман.

— Что-то искажённое, зоной отдаёт, — подумал я.

— Малохольным его зовут в Туруханске, — послышалось от дверей, где возникала Майя с огромной тарелкой, окутанной паром, — подружка рассказывала, когда их эвакуировали в Енисейск. — Вот тут с краешку, осторожно, Алексей Георгиевич, из осетринки лежат, десять штучек, попробуйте.

— Дискриминация! — заорал Кофман.

— Ничего не знаю, — я протянул через стол обе руки, бережно принимая вкуснятину, — мне отныне спецпитание положено и вилка из серебра. — Это что? Стоп-стоп! Куда! Сволочи, не толкайте, дам я вам попробовать, дам!

Мужики быстро растащили по одному пельменю с начинкой из осетрины, и я торопливо отодвинулся на дальний конец стола. Хоть хрен у каёмочки остался лежать…

— Глупый куркуль, — резюмировал Мозолевский, относительно самой фамилии туруханского старосты не высказавшись.

— Все они одинаковые, кто на больших притоках сидит, — поддержал его Слава. — Что Магеррамов, что этот урка из Бора.

— В Бору всё-таки несколько другое, там криминал, — заметил я коротко, чтобы сильно не отвлекаться. Друзья друзьями, а пельмени пельменями, могут и накинуться.

— То же самое! На боковое надеются, самостийность их греет!— зло отрезал Кофман. — Он что, на помощь со стороны Иркутска рассчитывает, а может, из Якутии?

Его дочка, фактически уже накормив всех желающих, вытерла руки о белый передник и осталась в кают-компании, подсев к отцу. Положила голову ему на плечо, и тот, мгновенно разгладив на лице морщины, смягчил тон:

— Этот Малохольный, он же ещё и народ с бестолку сбил, похоже, — продолжил он тише. — А какие перспективы на Тунгуске? Я всю Угрюм-реку на буксире прошёл, видел и знаю каждый камень! Городов нет, заводов и фабрик тоже, промышленности практически ноль, одни промыслы. Плотность населения минимальна, из крупных поселков только Тура да Туруханск. Ну, ещё есть пристань Кислокан, села  мелкие: Преображенка, Ерёма, Ербогачен, Юкта, Тутончан, Нидым... Климат, как и положено, суровый, рельеф пересечённый. Река для навигации очень сложная, участки часто пересыхают, все генеральные грузы по северному завозу только в паводок гнали, потом уж добавки шли... Климат, как и положено, суровый. Чем тут заняться в автономке? Графитом? Что ещё? Есть песчано-гравийная смесь с Монастырского месторождения.

— Исландский шпат, — добавил Михаил.

— Это актуально? — усмехнулся Слава. — Ну, золото, ещё.

— Нефть же тут искали! — напомнила Майя.

— И где та нефть? — с усмешкой спросил Михаил.

— Скатятся они без участия в енисейской навигации, и даже не в девятнадцатый, а в восемнадцатый век, когда на Нижней Тунгуске начали образовываться первые управы тунгусов, — уверенно заявил Кофман. — Правда, тогда началась динамика освоения. Хлебозапасные магазины возвели, по краю распространялось православие, при миссиях и монастырях строились школы и больницы для инородцев. Так ведь Империя работала, в своём интересе! Всё кипело, в Туруханске гудела знаменитая пушная ярмарка...

Туруханск — невезучий городок.

А ведь старт, можно сказать, у него был удачным. К концу XVII века построенный в селе Монастырское Туруханский Троицкий монастырь уже имел заимки в верховьях Угрюм-реки, скупил у промышленников двенадцать зимовий в низовьях Енисея и вдоль побережья Ледовитого океана. В середине XVIII века монастырь владел уже двадцатью тремя зимовьями на севере Енисейского края, это около пятидесяти процентов всех зимовий района. Именно рядом с монастырём, в устье Тунгуски был основан Ново-Туруханск, то есть современный Туруханск. Роль его стремительно возрастала. Сюда из Мангазеи перебрался воевода, вовремя понявший, что размытый фронтир ушёл далеко за Енисей, пушной зверь в тазовских районах испромыслился, и само географическое расположение Мангазеи, как административного центра, начало терять всякий смысл.