Александр Лидин - Льды Ктулху

Василий отмахнулся. Вновь развернув лампу, он неторопливо развязал папку и стал просматривать бумаги дела. Анкета общего содержания, донос соседки, вузовская характеристика, характеристика из заводского управления, где Катерина работала до ареста, стенограммы допросов… Ничего, что могло бы его заинтересовать.

— Итак, Катерина Ивановна, я повторяю свой вопрос: носите ли вы амулет с осьминожкой.

— Да чего тут спрашивать? — рука следователя метнулась к груди девушки. Почти сразу нащупав под одеждой что-то твердое, следователь резко дернул рукой, и тут же перебросил на стол небольшой металлический медальон странной формы с обрывками кожаного ремешка. — Чего ты, Василий, с ними церемонишься?

Того аж передернуло от отвращения.

— Потому что у меня задача не поставить ее к стенке, а узнать правду! Потому что мне неинтересно, с каким из государств Антанты она сотрудничала! — взвился Василий.

Но Валерий Федорович, похоже, нисколько не обиделся. Вместо этого, выдержав должную паузу, он настоятельным голосом произнес:

— А надобно этим интересоваться, Василий Архипович. Ох, надобно…

Василий опустил взор. «Надо успокоиться», — сказал он себе. И пытаясь взять себя в руки, он какое-то время сосредоточенно разглядывал лежащий перед ним кусочек металла. Да, это был именно тот медальон, который показала ему колдунья. Именно его в грезах он снимал с груди мертвой девушки. Однако теперь подобное мародерство ему не грозит. Девушка была пока еще жива, а значит, он может изъять у нее медальон с протоколом, по всем правилам.

— Слушай, Валерий Федорович, — заговорил он, почувствовав, что вполне может совладать с собой. — Я тебя еще раз напрягу. Я эту вещицу заберу, а ты потом оформи ее как изъятие, как положено.

— Да зачем тебе эта морока. Так бери.

— Если я прошу, значит так оно нужно. Скажем, ты проверял дела осужденных, заметил какую-то неточность, решил подстраховаться, чтобы, не дай бог, пролетарский меч правосудия не совершил грубейшей ошибки, вызвал подозреваемую, увидел у нее на шее эту цацку и решил проявить бдительность, благо Третий Особый под боком. А там глядишь, если из этой железки чего выгорит, может, и премию получишь.

— Хитрый же ты гусь, Василий, — усмехнулся следователь. — Ну, хорошо… — однако договорить он не успел. Совершенно неожиданно Катерина рванулась со своего места, пытаясь схватить амулет, лежащий на столе.

— Это мое! Отдайте! — завопила она.

Однако Василий оказался проворнее. Ловким движением он смел амулет на пол и швырнул девушку на стол, сильно заломив ей руку.

— А я смотрю, ты проворен, брат, — восхищенно произнес следователь.

— Заткнись, — сквозь зубы прошипел Василий. — А ты… — обратился он к девушке, постепенно ослабевая захват. — Ты садись на свое место и выкладывай об этом амулете все, что знаешь.

Потом он наклонился и поднял амулет.

— Итак, я слушаю…

— А что говорить? — голос девушки звучал обиженно. — Это последнее, что у меня от родителей осталось. Мне его отец привез из экспедиции.

Василий повернулся к следователю.

— Все может быть, — пожал он плечами. — Ее отец морским офицером был. Ежели что относительно его плаваний интересует, то это надо в Адмиралтействе узнавать, если, конечно, они бумаги все не пожгли. Он сам из бывших. Судя по материалам дела, долго притворялся, втирался в доверие, ну а сам вредительством разным занимался…

— Все вы врете! — фыркнула Катерина.

— А ну заткнись!

— Подожди ты, — тормознул следователя Василий.

— А куда он тогда плавал, не знаешь? — вновь повернулся к девушке Василий.

Она отрицательно помотала головой.

— Куда-то далеко. Тихий океан, остров Пасхи, льды… Папа говорил, что если долго смотреть на эту каракатицу, то начинает казаться, что ее щупальца шевелятся…

— Что еще вспомнишь?

— Не знаю. Отец говорил мне беречь этот медальон. Говорил, что это — амулет, защищающий от Зла… Только я сколько ни молилась ему, мне так ничего и не помогло.

— А разве тебя не учили в гимназии, что Бога нет, а молиться — зря время терять? — ехидно заметил следователь.

— Погоди, — остановил его Василий. — Тут все может быть посерьезнее. — Он вновь повертел в руке крошечный кусочек металла. Бляшка и бляшка. Ничего особенного. Понятно, почему ее до сих пор не отобрали. — И все-таки постарайся припомнить. Может, была какая-то история, связанная с этим амулетом. Ну, хоть что-то, за что можно было бы зацепиться?

Девушка долго молчала, а потом неожиданно заговорила тихо-тихо, так что едва слышно было.

— Не знаю, может, мне это все привиделось… Я еще совсем маленькой была. И вот отец как-то взял меня на корабль. Они как раз зачем-то с рейда в Кронштадт шли… Мать была против, но отец настоял. Дочь моряка должна хоть раз побывать в море и все такое. Так вот, плаванье должно было два дня продлиться. Час до Кронштадта, потом почти двое суток то ли выгрузка чего-то, то ли загрузка, и на следующий день вечером мы дома. Пока команда трудилась, отец меня в собор Кронштадтский сводил… Гуляли мы по фортам до самого вечера, а потом… В общем, я уже спать легла, а отец на палубу вышел покурить. Он в каюте никогда не курил. А может, и курил, но только я этого не видела и в каюте у него табаком не пахло. Так вот, пошел он покурить, и долго его очень нет. Я ждала, ждала, потом испугалась. Все-таки место для меня новое, да и маленькой я тогда была, лет пяти, не больше. В общем, испугалась я страшно, а тут луна еще такая огромная в небе… Оделась я и пошла папу искать, — тут голос девушки сел, и она заплакала.

— Да ты не плачь, не плачь, плакать надо было, когда ты родину англичанам продавала…

— Постой, — Василий встал, подошел к соседнему столу, и из графина налил стакан воды. Потом с сомнением посмотрел на содержимое стакана. — Вода-то у вас тут свежая?

— А хоть и отравится, у нее все равно смертный приговор.

Василий пожал плечами. Довод в духе расстрельного отдела. Повернувшись, он протянул стакан Катерине.

— Выпей, а то, небось, в горле пересохло, и давай-ка продолжим.

— Так вот, — немного успокоившись, продолжала девушка. Долго я плутала по темному кораблю. Помню, на каких-то матросов наткнулась, так испугалась еще больше. Они были такие здоровые, небритые. Я от них как рванула и окончательно заблудилась…

— Ты не про матросов, ты про цацку рассказывай, — вновь встрял Валерий Федорович. — А то уже целый роман тут наплела, а по сути дела ни слова.

— Помолчи ты! — рявкнул Василий, и следователь замолчал, отвернулся, видно обиделся.

— Я долго бродила, потом случайно выбралась на верхнюю палубу, не знаю уж каким чудом. И тут слышу голос отца. Словно он с кем-то разговаривает. А отвечает ему голос вроде бы женский, но не женский. Некоторые звуки уж слишком низкие, даже не низкие, а сиплые что-то. Я подошла к самому борту посмотреть, с кем он говорит, а из-за палубной надстройки не видно. Тем более не на палубе он стоял, а на сходнях. Ну, знаете, такая лесенка сбоку у кораблей, чтобы шлюпки принимать. Но ни отца, ни его собеседницу я разглядеть никак не могла. Да и расслышать, о чем они там говорили, тоже не удавалось. Но шлюпки у борта корабля точно не было. Я бы непременно должна была хоть краешек ее да увидеть. Вот тогда любопытство меня и понесло. Полезла я на фальшборт и, конечно же, свалилась за борт. Дальше я ничего не помню… А когда пришла в себя, то снова была в отцовской каюте, и отец рядом. Только я вся мокрая была, а у него форма сухая. Он меня на руках держал, убаюкивал. Потом увидел, что я в себя пришла, заставил раздеться, завернул в одеяла, пунша налил…