Михаил Белозеров - Черные ангелы

— Отдашь сегодня вечером, — заявил я, улыбаясь.

— Учти, — ответил Леха, — что я еду с тобой исключительно добровольно.

Ему трижды ломали нос. От этого он стал маленьким, как неуродившаяся картошина. Однажды, еще до моего появления в редакции, когда они с Мироном Павличко выслеживали контрабандистов, он нарвался на типа, который в качестве кастета использовал бронзовую ручку от водопроводного крана, и если вы приглядитесь, то обнаружите у него на лице старые-старые шрамы, которые давно превратились в морщины. К тому же он был рыжим, как вечернее солнце, и был лишен способности загорать. К вечеру после целого дня пребывания на солнце он становился розовым, как новорожденный поросенок, а кожа с него отлетала, как шелуха с лука. Он сидел, кажется, за непредумышленное убийство и в зоне стал зубным врачом, хотя не имел ни малейшего понятия о медицине. Ситуацию можно было назвать анекдотичной, если не учесть, что штатный врач тюрьмы беспросветно пил, а Леха, наделенный от природы большим любопытством, оказался для него бесценной находкой. Так или иначе, но все пять лет в зоне Леха проходил в белом халате со стетоскопом в кармане и спал не на 'шконке' в камере, а на мягкой постели в двухкомнатной квартире при лазарете, где у него был телевизор, большой аквариум с голубыми акарами и шкаф с книгами по медицине. Его выпустили по амнистии. Правда, за пять лет он проникся таким отвращением к стоматологии, что на воле больше не ходил к зубным врачам, предпочитая решать все проблемы своих зубов по старинке — с помощью суровой нитки и дверной ручки.

— Трепло… — сказал я ему и пошел к Арону Самуиловичу.

Краснобая Леху можно было любить или не любить, но ненавидеть его было невозможно. И я решил, что мою кровную десятку мы с ним пропьем сегодня в обед. Впрочем, на десятку можно было не только напиться, но и плотно пообедать на двоих и даже прихватить выпивку домой.

Выходя из комнаты, я услышал, как Таня Малыш, с которой когда-то у меня был бурный, но короткий роман, злорадно произнесла:

— Он под колпаком у полиции…

А я подумал, что раз меня выпускают из Питера, то что-то изменилось, ведь главный не тот человек, который будет рисковать без надобности. А большой надобности он во мне явно не испытывал. Правда, на Марсе я был неплохим журналистом: когда мне в руки попали компрометирующие правительство материалы, я не упустил своего шанса. Но времена были не те: лозунг 'Быстро освоить Марс' предопределил негласные правила политических игр. Принцип справедливой конкуренции, исповедуемый на Земле, на Марсе стал архаизмом, а романтические идеалы первооткрывателей более не интересовали общество. Однако если вы что-то понимаете, значит, вам не все говорят. Информационно-технологический мир стал крайне прагматичным. (Его не интересовал маленький человек. Счет шел на миллиарды — освоение планет и новой энергетики.) Им правили политики, толстосумы и корпорации. Я не только раскопал гнилую систему тендеров, но и обнаружил, что подрядчик правительства — транснациональная корпорация 'Топик' в начале десятых, действуя через своих представителей путем подкупа высших чиновников, получила на очень выгодных условиях контракт на прокладку каналов от северного и южного полюсов к экватору. Одним из таких представителей 'Топика' был адвокат Виктор Соколов — друг премьер-министра Симеона Юганова. Через полтора года вице-премьер ушел в отставку, Соколов оказался под судом, а обо мне благополучно забыли.

— Плюньте на все, — сказал Арон Самуилович. — Человек не свинья — ко всему привыкнет. — Он потыкал пальцем в потолок магазина, что означало: 'Каждый сверчок должен знать свое шесток'. — Я буду скучать по нашим разговорам целую неделю. Но вам лучше свыкнуться с мыслью, как инвалиду с культей, что Земля, по сути, ваш новый дом. Я еще не знал человека в вашем положении, который бы вернулся домой. Знаете, Земля все-таки затягивает. Все ворчат, все жалуются, но она им нравится. Здесь все проще и яснее. А традиции!.. Но будьте осторожны, на вас могут повесить новое обвинение, и тогда прости-прощай любимый Марс.

На Марс не пускали людей даже с небольшими грешками. Каждый из нас боялся попасть в черный список. Существовал реестр грехов, по которому человек становился невыездным. Но даже Лука с его пронырливостью не мог его добыть. Судьба человека решалась где-то наверху в загадочных комиссиях. Я подозревал, что и здесь процветала коррупция и взяточничество. Но доказать никто ничего не мог. Слишком большие деньги ходили там. Муссировались лишь слухи.

Он загадочно улыбнулся. Я знал о подобной практике земных, то бишь марсианских властей не пущать под любым предлогом, но у меня были совсем другие планы на жизнь. Более того, я вообще не знал, зачем живу. Трачу время на выпивку и женщин, хожу на работу, треплюсь с приятелями. Впервые подобные мысли стали посещать меня полгода назад. И я не знал на них ответа, как не знал саму причину подобных мыслей. Что скрывать — всю свою благополучную жизнь на Марсе я думал о Земле с презрением. Я представлял, что на ней живут никчемные людишки, не понимающие, в чем смысл существования. Теперь я признаюсь, что был дураком и снобом. Меня развратил размерянный быт и толстый кошелек. Как там у Ламине — 'пристанище на одну ночь'. Теперь-то я разобрался — он хотел сказать о бренности существования как на Земле, так и на Марсе, хотя, конечно, не имел о нем ни малейшего понятия, потому что жил в другие времена. Но я решил, что мне пока рано думать о смерти. Ведь впереди у меня длинная жизнь.

— Черт! — воскликнул я. — Я буду всего лишь исследовать зеленых человечков! Что в этом плохого?

Он задел во мне тайные струны под названием надежда. Он хорошо меня знал, потому что мы были похожи и еще потому что он давно не питал никаких иллюзии и жил одним рассудком.

— Откажитесь!.. Пустое дело… Не рискуйте…

И подул на кофе. Дело в том, что ему было что терять — магазинчик и любимый кофе. Хотя много ли человеку надо? Он мог лишиться удобного места в центре города, а я — работы. Но от мысли, что кто-то или что-то (конечно, астросы, кто еще?!) может изменить твою жизнь, дух захватывало. В голову лезли мысли о Боге. О спонтанной реакции. Не было только условий для ее осуществления.

— Я улечу с ними на Марс, — пошутил я ошалело. — Все только и говорят о них, но ничего не делают. Вдруг это действительно то, что я искал?!

А что я искал на Марсе? Несомненно, свободу, которую я впитал с молоком матери. Огромные запыленные пространства, горизонт, к которому невозможно приблизиться. Вот, к чему я привык и подспудно стремился всю жизнь. В моем положении поднадзорного Земля не могла дать этого. К тому же здесь было слишком жарко. Что делать — льды растаяли, а полюса сдвинулись.