Энди Чамберс - Путь Отступника

– Я этого ожидал, – нетерпеливо поторопил Ниос. – Расшифруй всю остальную путаницу, не то я снесу тебе голову.

Некоторые другие архонты считали, что угрозы – грубый и неэлегантный способ добиться послушания, но по опыту Ниоса это был весьма эффективный метод, если только обещанное наказание проявляло себя вовремя. Он выжидающе дернул клинком в сторону.

+Ты должен посмотреть в прошлое,+ – прошептала старуха. – +Верни того, кто был настолько близок к победе над Вектом, что понадобились самые отчаянные меры, чтобы его уничтожить. Чтобы сокрушить Векта, ты должен возродить тень архонта Эль’Уриака, императора Шаа-дома…+

– Но это невозможно! Эль’Уриак погиб, когда обрушилась его крепость, – возразил Ниос, хотя и сам чувствовал сомнение в своем голосе. Эльдары Комморры открыли множество способов избегнуть смерти. На протяжении столетий культ гемункулов, художников-хирургов и ученых палачей темного города, доводил до совершенства противоестественные методы, благодаря которым эльдары успешно противодействовали натиску времени и могли возродиться даже из крошечного кусочка плоти. Подлинная смерть была редка среди высокородных, и из-за этого ее боялись еще больше. Кто знал, чего способны добиться те, кто практикует искусства плоти?

+Нет. Часть его все еще находится в разрушенных владениях. Чистое сердце все еще может призвать его из бездны.+

Ниос опустил клинок и обдумал сказанное. Эль’Уриак не смог свергнуть Векта, но подошел так близко к успеху, что тирану пришлось уничтожить целое царство-сателлит, чтобы справиться с ним. Тайные союзы и альянсы, заключенные Эль’Уриаком с другими кабалами, теперь принадлежали седой древности, но легенда о том, как Вект отомстил Шаа-дому, стала значительной частью невидимой паутины интриг, которая и по сей день защищала тирана. Появление старого врага Векта нанесло бы серьезный удар по его престижу. А ум и опыт такого союзника стоил бы целых легионов солдат.

– Звучит непросто, Анжевер. Где я найду частицу Эль’Уриака и чистое сердце? Если я этого не узнаю, твои видения бесполезны.

+Эль’Уриак лежит в разломе, в котором погиб. Чистого сердца же ты не найдешь ни здесь, ни где-либо еще в Комморре. Больше я ничего не могу сказать, ибо путь скрыт.+

– Ясно. Полагаю, Анжевер, ты уже предвидишь, чем закончится наша небольшая беседа?

+Да,+ – неохотно ответила та.

– И ты говоришь, что больше ничего не можешь мне поведать?

+Ты принесешь Разобщение. Сойди с этого пути, пока не стало слишком поздно.+

– Я так не думаю. Прощай, Анжевер.

Ниос дернул запястьем, мономолекулярное лезвие с шелестом прошло сквозь шею, и голова старухи аккуратно отделилась от тела. Он ощутил очень легкую дрожь отлетающей души и с удивлением посмотрел вниз, на отрубленную голову, которая лежала среди разбросанных рун в растущей луже крови.

Зашитые губы еще шевелились, а глаза медленно двигались под пронизанными нитью веками. Ниос одобрительно хмыкнул, наклонился и осторожно поднял голову за мокрые от крови черные волосы. Старуху еще можно было использовать.

Болезненно-сладкие прикосновения Той, что Жаждет, все еще высасывали его душу, заставляя тело стремительно стареть. Пора было покидать это место.

Ниос Иллитиан устремился прочь из Шаа-дома, провожаемый взглядом древних, незримых глаз рядом с обиталищем карги. Они наблюдали за ним со сверхъестественной внимательностью и невыразимым весельем. Первая фигура встала на место, начался первый ход. Нити судьбы стягивались вокруг мести, дожидавшейся своего часа три тысячи лет, и собрались в сеть, выхода из которой не было. Оставалось лишь спасать то, что можно было спасти, и уничтожить все остальное. За пеленой начали собираться голодные хищники, предвкушающие близкое пиршество.

Тайными путями Ниос Иллитиан вернулся в свой дворец-крепость на вершине города, в самом сердце взмывающих к небу шпилей Верхней Комморры. Владения Иллитиана были древним наследием благородного рода, которое неустанно увеличивалось и оберегалось от узурпаторов еще со времен до Падения. Предок Ниоса Дралид Иллитиан был первым, кто расширил и укрепил поместье своей семьи на вершине шпиля, захватив близлежащие уровни и присоединив к своим. Прошло шесть веков стычек, интриг и угроз, и прадед Ниоса, Зовас Иллитиан, полностью завоевал шпиль, вытеснив остатки ядовитого кабала архонта Узийака с нижних уровней. С тех пор крепость принадлежала только Белому Пламени и никому больше. Мелким архонтам приходилось тесниться, деля территорию на одном ярусе, но Иллитиан из Белого Пламени не принадлежал к их числу.

Скошенные бронированные парапеты крутых крыш нависали над трехкилометровой бездной, тянущейся до самого угловатого подножия башни, к которому примыкали Коготь Ашкери и кольцо причалов.

Два из трех ближайших шпилей контролировались кабалами, которые Иллитиан считал вассалами или союзниками. Последний шпиль, скелет из темного металла, служил домом для уцелевшего потомства Узийака и кучки других мелких архонтов, враждебных Иллитиану.

Его не слишком беспокоило подобное соседство. Декоративные шипы, колонны, розетки и статуи, артистически разбросанные по стенам дворца Белого Пламени, скрывали множество систем защиты и невероятно мощные орудия. Дворец постоянно патрулировался воинами-кабалитами, а сотни незримых глаз в его пределах наблюдали за каждой мелочью, постоянно нашептывая Иллитиану, что увидели.

Снова оказавшись в безопасности на своем ярусе города, среди своих воинов и рабов, Ниос Иллитиан быстро восстановил силу, которую утратил в Шаа-доме, за счет страданий прислужников. Несомненно, шпионы великого тирана, которые, как подозревал Ниос, имелись в его владениях, доложили о его кратком отсутствии, но он не тревожился на этот счет. Он держал свои действия в секрете, как и любой другой архонт. Совершенно обычным делом были убийства, спланированные амбициозными подчиненными или завистливыми соперниками, которые можно было считать формой естественного отбора в вечном городе.

Через несколько дней после возвращения Ниос призвал главного гемункула из тех, что служили кабалу Белого Пламени, извращенную личность, известную как Сийин. Ниос обычно не имел дел с гемункулами, если не считать договоров о воскрешении в случае прискорбной гибели. Он считал, что тонкое искусство плоти слишком бесстрастно и по-научному сухо, чтобы им восхищаться, и отнимает слишком много времени, чтобы приносить пользу. И все же глуп был тот архонт, который не держал при дворе гемункулов.