Олег Верещагин - Никто, кроме нас!

– Мальчик… – услышал Димка шепот и повернулся. Но позвали не его, а замершего рядом Влада – звал подошедший вдоль стены лысый старик, Димка не знал, кто это такой и как его зовут. – Мальчик… – старик нагнулся. – Я видел, у тебя пистолет. Дай, пожалуйста.

Помертвев, Димка видел – как в жутком, кошмарном, тягучем сне – руку Влада. Он подал «браунинг» старику. Довершая абсурд, старик сказал: «Спасибо», – снял оружие с предохранителя, неожиданно легко и быстро сделал оставшиеся пять шагов и в упор выстрелил в затылок одному из американцев – под каску. Изо лба у того ударило алое, он ткнулся в порог и задергался. Старик выстрелил во второго – точно так же… но тот успел перевернуться на спину и получил пулю в лоб, сам судорожно нажав на спуск «М16».

Лысого старика – он так и не выпустил пистолет – отшвырнуло прямо к истошно заоравшим мальчишкам, буквально вмазавшимся в стену подвала.

Старик привстал на затылке и каблуках. Стиснул грудь, сказал: «Х…» – и обмяк. Его лицо как будто стекло к вискам и стало полудетским.

А дальше Димка помнил плохо.

Он почему-то оказался около канистр с бензином и сильно оттолкнул маму (как он мог такое сделать?!). Он совершенно не понимал, что делает – и в то же время понимал совершенно отчетливо. Потом он был снаружи и тащил тяжеленную канистру за неудобные «ушки» на башню «Паладина». Вокруг был день, вокруг была смерть, а над головой – прозрачное-прозрачное голубое, почти белое небо. И совсем рядом горела еще одна машина – меньше, зеленая, не черная – и сидел человек без ног, смотревший на Димку невидящими глазами. Мальчишка установил канистру на башне возле люка и пробил несколькими ударами куска арматуры. Бензин потек желтоватыми резко пахнущими струйками. Люк открылся. Высунулась круглая голова с большими черными глазами (оказывается, там не люди, оказывается, эти жуткие машины водят муравьи или кто-то вроде!) и сказала:

– О май год… бой… вотс ю дуинг?

Потом муравей достал пистолет, и Димка, столкнув на него – в люк – все еще очень тяжелую, брызжущую бензином канистру, скатился с машины, доставая коробок спичек. Зажег разом все головки. Внутри машины закричали на несколько голосов, и Димка, бросив комок огня на броню, изо всех сил прыгнул обратно в подвал. Сжался на полу между трупов американцев и старика.

Снаружи ухнуло пламя.

И только тогда он начал понимать происходящее.

Его вырвало – дугой, фонтаном, на пол и стену…

…Подошедшая сотня во главе с самим Верещагиным добила поляков на первом этаже. Трупы лежали на полу и лестницах. Одной паре – «Паладину» и «Брэдли» – удалось отойти. Но только одной. Две БМП и одну самоходку сожгли гранатометчики Басаргина. Еще один «Паладин» сгорел по причине, остававшейся непонятной, пока кто-то из дружинников не рассказал надсотнику о том, что видел из окна.

Верещагин спустился в подвал. Люди подались от него в стороны, но белобрысый худенький мальчишка, навзрыд плакавший в объятиях какой-то женщины, остался сидеть на месте.

Надсотник тяжело сел на самодельный топчан. Стащил берет и вытер им лицо. И только после этого узнал мальчика.

– А, добытчик, – сказал он. – Димон, кажется?

Зареванный мальчишка несмело поднял голову. Посмотрел, часто моргая, на сидящего офицера. И вдруг улыбнулся – несмело:

– Это вы…

– Я, – кивнул надсотник. – Разрешите? – он отстранил руки женщины, которая смотрела на него со страхом. И притянул мальчишку к себе. Димка дернулся, но не стал вырываться и обмяк. Тихо, еле слышно сказал:

– Я правда… я это сделал?

– Да, – сказал надсотник. – Ты. Люди видели. Она почти вышла на прямую наводку. Если бы не ты – может быть, меня бы сейчас уже не было. Может быть, уже никого из нас не было бы. Ты хоть понимаешь… – он отстранил мальчика, – понимаешь, что ты герой?

– Уходите, пожалуйста, уходите… – начала женщина, но Димка неожиданно сказал жестко:

– Не надо, мама. Пожалуйста, помолчи, – и, отстранившись, повернулся к офицеру. – Я не знаю, – смущенно сказал он. – Я ничего не помню. Я просто…

И, не договорив, пожал плечами.

Басаргин молча опустил бинокль. Его породистое лицо было каменным.

– Да, это наши, – сказал он безразлично.

Верещагин, стоявший чуть дальше от пролома – чтобы не выдали блики на линзах, – поднял свой небольшой «Taскo», купленный еще в мирное время. Четырехкратный, не такой мощный, как у Басаргина, бинокль, тем не менее, безотказно приблизил развалины церкви Ксении.

Четыре обнаженных, полуобугленных трупа были распяты на обломках обычных электрических столбов – головами вниз. Между двумя средними распятыми стоял фанерный лист с кощунственно выглядевшей надписью по-русски:

…ОБО МНЕ РАДУЕТСЯ ОБРАДОВАННАЯ ВСЯКАЯ ТВАРЬ…

РАДУЙТЕСЬ, РУССКИЕ ТВАРИ!!!

– Клим, – пробормотал Верещагин, глядя в лицо крайнего слева. Почти неузнаваемое, оно все-таки принадлежало надуряднику Климову. Остальных опознавать и не требовалось – несомненно, это были его разведчики. – Клим, Клим, как же ты так… как же ты так… неудачно-то?

– Удачно или неудачно – но разведка сорвалась, – Земцов терзал свою коротко стриженную бороду. – Командир, слышишь? Олег, да опусти ты бинокль!

Верещагин опустил бинокль, сунул его в чехол. Повернул к своим друзьям злое лицо.

– Я слышу, – сказал он. – Разведка сорвалась. Не глухой… и не слепой.

– Что будем делать? – поинтересовался Басаргин. – Между прочим, они наших заминировали, я проводки вижу…

– Что делать? – зло спросил Верещагин. – Ничего. Ночью сам пойду, ясно?!

– Х…я ты пойдешь, – усмехнулся Земцов. – Клим в десять раз ловчее тебя был, и вот…

– Я сказал – пойду, значит – пойду! – заорал командир.

– Х…я пойдешь, – непоколебимо сказал Земцов. – А будешь дурью маяться – скрутим. Ты командир, твое дело…

– Мое дело – людей на смерть посылать? – приходя в состояние холодного ехидства, поинтересовался Верещагин.

Но Сергей был невозмутим:

– И это тоже. Но основное – думать. Так что думай.

Неизвестно, что ответил бы разозленный надсотник. Но все трое офицеров именно в этот момент услышали голос – не с неба, а от входа:

– Можно… можно я пойду?

Мужчины обернулись, и мальчишка, на котором скрестились их взгляды, явно оробел. Но от этого только стал напористей, и в голосе его явно прозвучал вызов:

– Давайте я пойду!

– А, это ты, Димка, – кивнул Верещагин. – Не шатайся днем по этажам, с ума сошел, что ли?

– Я могу пойти, – повторил мальчишка упрямо. – Вы же сами говорили, что я…

– Говорил, – сердито оборвал его Верещагин. – И сейчас скажу, что без тебя сотню Игоря смяли бы. Но это одно дело. А другое – послать тебя…