Валентин Егоров - За того парня…

Артур подошел к стене, прислонился к ней спиной, чтобы впитывать остаточное солнечное тепло, и начал вспоминать о друзьях товарищах. Но о первой он почему-то подумал о Катеньке, до последней детали вспомнил их последнюю встречу и ласково улыбнулся этой симпатичной и совсем неиспорченной девчонке. Затем в его памяти сразу же всплыли оба его друга приятеля — Николай Погодин и Георгий Жуков. Они почему-то стояли и, набычившись, строго смотрели ему в глаза, словно хотели сказать, чтобы он не сдавался пустым и надуманным обстоятельствам. Внезапно Артур понял, что они снова встретятся в этой мире, но уже зрелыми людьми и тогда перед ними будут стоять очень серьезные цели и задачи.

Последним в его памяти всплыл майор НКВД и профессор философии Александр Николаевич Воробьев, который выглядел виноватым человеком. Он сконфуженно произнес:

— Извини, Артур Любимов, но я должен был это сделать потому, что ты не один такой в нашем мире. Мы должны тебя кое-чему научить.

В этот момент над лифтом снова загорелся ярко-красный огонек, приглашая заключенного № 121234 обратно в камеру одиночку.

Лаврентий Павлович Берия, Генеральный комиссар национальной безопасности СССР, сидел в своем кремлевском кабинете и тоскливо поглядывал на часы. Уже почти час ночи, а Молотов все еще продолжает сидеть в кабинете у Иосифа Виссарионовича и совсем не собирается его покидать. Вот и приходится ему торчать в своем кабинете в Кремле, он не может его покинуть, а вдруг что-нибудь случится и он потребуется Сталину. В то время, когда в наркомате внутренних дел СССР, по сообщениям его заместителя Меркулова, скопилась огромная куча срочных дел, требующая его внимания.

Лаврентий Берия поднялся на ноги и, их разминая, проклятый диабет, несколько раз прошелся по громадному кабинету. Можно было бы, конечно, конечно перезвонить Александр Николаевичу и договориться с ним о том, что тот вовремя его предупредит, если Иосиф Виссарионович им заинтересуется и к себе потребует. Но это не дело Генеральному комиссару государственной безопасности СССР договариваться о таких вещах с каким-то там генерал-майором и секретаришкой, хотя бы и главы такого государства, как СССР.

Как только, Лаврентий Павлович снова приземлился в свое кресло, то тут же послышался зуммер одного из многих телефонных аппаратов, установленных слева от большого письменного стола. Это звонил сам Иосиф Виссарионович по первой кремлевке. Выждав пятнадцать секунд, чтобы Сталин не подумал о том, что его госбезопасность без делу просиживает в своем кремлевском кабине, Лаврентий Павлович протянул руку и взял в руку трубку звонившей первой кремлевки, чтобы усталым голосом произнести:

— Да, товарищ Сталин! Вы правы, госбезопасность никогда не дремлет!

Затем Берия в течение минуты выслушивал то, что ему говорил Сталин, время от времени, поддакивая:

— Товарищ Сталин, но в этом случае я хотел бы уточнить следующий момент. Вы считаете, что этому парню следует позволить самому развиваться, а нам не стоит в это вопрос вмешиваться?! Да-а… да, я понимаю. То есть, вы хотите сказать, что мы должны его охранять, как зеницу ока. Извините, но вы не могли бы уточнить, что вам Вольф по этому поводу рассказывал. Да, теперь я понимаю вашу позицию и буду придерживаться ваших указаний. Парень должен сам развиваться, а мы держать его в нашем постоянном поле зрения и, когда он вам понадобится, то мы должны немедленно его разыскать и к вам доставить. Ясно, товарищ Сталин. Приложу все усилия, чтобы точно следовать вашим указаниям.

Положив трубку на аппарат, Лаврентий Берия некоторое время посидел в своем кресле, пустыми и ничего не выражающими глазами всматриваясь в противоположную от себя стену кабинета. Затем повернулся налево и по внутреннему интеркому связался со своим телохранителем Серго Надарая, чтобы тот готовил машину и охрану для его переезда в Наркомат внутренних дел СССР.

— Да, Серго, когда будешь разговаривать с Меркуловым, то передай ему, что он мне срочно нужен.

Два "Паккард Rextoys" стремительно мчались по пустынным и плохо освещенным столичным улицам, в первом автомобиле сидел Лаврентий Павлович и с закрытыми глазами наслаждался плавностью и стремительностью хода заокеанского автомобильного чуда. Насколько Иосиф Виссарионович Сталин был жадноват, когда речь заходила о каких-либо закупках в Северной Америке, но он никогда не жалел денег на закупку хороших заокеанских автомобилей. Лаврентий Павлович великолепно изучил сталинский характер и знал о некоторых его слабостях. Вождь советского народа очень любил североамериканский "Паккард" и в своей коллекции имел автомобиль, который компании "Hewlett-Packard" подарила ему еще в 1933 году.

Но поездка оказалась короткой и вскоре Лаврентий Павлович входил в здание на Лубянке и отдельным лифтом поднимался к себе в кабинет. В этом большом и сером здании ему легче дышалось, встречались знакомые лица, которые радостно с ним здоровались, по-военному отдавая честь. Лаврентий Павлович никогда не считал себя военным человеком, очень редко надевал военный мундир и вообще среди военных чувствовал себя стеснительно и часто конфузился. Всеволод Николаевич Меркулов, его первый заместитель по наркомату, наоборот, без генеральского мундира чувствовал себя слабым и незащищенным человеком. Его было практически невозможно увидеть или встретить где-либо за пределами наркомата без генеральского мундира, хотя на деле он имел всего лишь звание комиссар госбезопасности первого ранга.

Переступая порог своей приемной, Лаврентий Павлович сразу же обратил внимание на то, что его личный секретарь Степан Соломонович Мамулян все еще продолжал работать за своим столом, а в приемной уже никого из посторонних не было. Негромко буркнув секретарю нечто вроде приветствия, Берия сразу же прошел в кабинет, а через минуту Мамулян ему сообщил, что к нему на прием просится Всеволод Николаевич Меркулов.

В течение часа оба руководителя карательных органов Советского Союза обсуждали судьбу заключенного № 121234 и решили с ним поступить самым наипростейшим образом. Не смотря на то, что этот парень не достиг еще призывного возраста, забрать его на службу в Красную армию.

Через два месяца после первой прогулки Артура Любимова стали выводить на прогулку каждую неделю, в течение целого часа позволяя ему находить под солнцем и дышать свежим воздухом. Но к этому времени пришла поздняя зима и первые заморозки. Его, по-прежнему, не вызывали на допросы и не вели с ним каких-либо нравоучительных бесед. Он, по-прежнему, никого не видел и ни с кем не встречался. Артуру начало казаться, что он стал забывать свой родной язык, ведь это не слабо, за шесть месяцев ни с кем не поговорить и не произнести ни одного слова.