Терран - Эпизод I: На границе двух миров (СИ)

Когда я попытался сварганить самодельные карты — их отобрали наставники, предварительно долго чесав в затылке в попытке понять — пойдет ли эта игра на пользу будущим Тамплиерам или нет?

В конечном итоге, перепробовав все известные мне игры, я остановился на салках и «казаках-разбойниках». Правда, последние пришлось переименовать, а то, боюсь, меня бы не поняли.

Через десять минут я устало оглядел лежащих вповалку «Тамлиеров» и их «Темных» собратьев. Усевшись на землю, я прислонился спиной к верному первому помощнику и тяжело вздохнул.

Будь проклят перфекционизм протоссов! Кажется, стремление все доводить до абсолюта заложено у них где-то в генетическом коде, ибо как еще объяснить, что мои одногодки из числа настоящих протоссов умудрились превратить обычную детскую игру в… это?

В ожесточенный бескомпромиссный бой между непримиримыми врагами, в котором нет места правилам? В бой, в конце которого «Темные» всегда проигрывают, даже если до этого побеждали — в определенный момент они просто начинают поддаваться.

Честно — я уже жалею, что поддался своему шилу в пятой точке и затеял все это.

— Я больше в этом не участвую, — пробормотал я.

— Почему? — раздался журчащий голосок моего «первого помощника».

— Вы превратили мою идею хрен знает во что.

— Но ведь твоя идея была в том, чтобы воссоздать сражение Тамлиеров с Темными предателями?

Я не ответил. Она не понимает. Не потому что глупая, нет, — просто неспособна понять, что можно делать что-то просто так, чтобы было весело и приятно. Что необязательно доводить любое занятие до абсолюта, чтобы оно было достойным того, чтобы им заниматься.

Хотя уже тот факт, что ребята просто согласились на мою идею — большое достижение. Каждый протосс связан с другим невидимыми, неосязаемыми нитями псионной связи и тот факт, что мы еще почти не умеем пользоваться своим даром, только усугубляет ситуацию. Просто находясь с ними рядом — я изменяю их, а они — изменяют меня. Пока мы маленькие и наш дар формируется — влияние этой связи на нас незначительно, но чем сильнее дар — тем крепче связь с Кхалой.

Совсем скоро, когда наш дар окончательно сформируется и начнется настоящее обучение, первое, чему мы научимся — закрываться от Кхалы, защищая свое «Я» от растворения в коллективном разуме протоссов.

Я повторяю это слишком часто, но… протоссы — странный народ, они полны противоречий. У них есть коллективный разум, но при этом каждый из них сохраняет свою индивидуальность, оставаясь способным, если посчитает нужным, пойти наперекор всему и вся.

Их общество состоит из каст, но вчера я видел Судью, ожесточенно спорившим о чем-то с простым инженером из касты Кхалаев над раскуроченными внутренностями какого-то робота. При этом последний не стеснялся называть своего правителя идиотом, «ни черта не понимающем в распределении псионной нагрузки на кристаллическую решетку» и предлагать ему «пойти править и не мешать другим заниматься настоящим делом».

У них есть кодекс Ди-Ул, призывающий протоссов защищать от внешних угроз любую неразвитую расу, но при этом для них совершенно нормально отказаться от своего ребенка, если в нем оказался «кукушонок» родом из той самой младшей расы.

Иногда мне кажется, что я никогда не стану среди них своим.

Я вздрогнул, ощутив мягкое прикосновение к своему бедру. Оказалось, что, погруженный в свои безрадостные мысли, я не заметил появления приютских целителей, сейчас оперативно приводящих в удовлетворительное состояние и победителей, и побежденных.

Я на пробу пошевелил ногой — боль исчезла, забрав с собой огромный синяк на полбедра.

— Спасибо, — поблагодарил я своего спасителя и поднялся на ноги. — Пойду, прогуляюсь.

— Я с тобой, — мой «первый помощник» тут же вскочила на ноги.

— Нет, Салли, я хочу побыть один.

— Но…

— Один, — отрезал я, зная, что уже через пару мгновений пожалею о своей грубости. — Не ходи за мной.

Я оказался прав, — я пожалел о том, что обидел единственное существо на этой планете, которое мог бы назвать своим другом еще до того, как покинул тренировочный полигон, на котором обычно тренировались старшие ученики Тамплиеры.

Отчетливо помню накатившую на меня слепую панику, когда Тассадар передал меня на руки своим коллегам из Академии и, обняв меня на последок, запрыгнул в Скаута, стартовавшего на орбиту в то же мгновение.

Я остался в полном одиночестве. На чужой планете, среди пугающих своей загадочностью инопланетян, а единственный, кому я мог доверять — только что улетел на войну, откуда он, возможно, не вернется. Мне нельзя позволять себя касаться никому из владеющих даром — о том, кто я такой на самом деле, знал очень узкий круг лиц. Они ведь могут и не успеть меня защитить, если кто-то обнаружит подмену.

Я плохо помню первые дни после отлета Тассадара — кажется, я просто сидел в выделенной мне комнате, ел по расписанию и с отсутствующим видом забивался в угол на совместных занятиях, шарахаясь от любого, кто отваживался ко мне приблизиться. Полагаю, у меня была репутация очень странного ребенка.

Меня определили в самую юную на тот момент группу детей касты — я, недавно отпраздновавший четвертый месяц с появления на свет, был в ней самый старший. Хотя протоссы очень быстро развивались, как физически, так и умственно, но все же младенцы — они везде младенцы. Большинство моих одногруппников увлеченно училось ползать, те, кто освоили этот, бесспорно, сложный навык, пытались встать на ноги. Воспитатели нам не очень докучали, хотя один из них всегда присутствовал поблизости.

Как сейчас помню ее — крохотное несуразное создание, шатаясь, как пьяный прапорщик, пыталось встать на ноги, сосредоточенно сопя и хмуря лобик. Мне в свое время было проще — навык-то у меня остался с прошлой жизни, а вот бедняжка раз за разом заваливалась то вправо, то влево, но упорно продолжала попытки.

Почему-то именно эта картина помогла мне осознать одну простую вещь — так больше продолжаться не может. Я не могу вечно прятаться и закрываться ото всех, не могу и не хочу провести свою новую, доставшуюся буквально чудом, жизнь взаперти.

Я начал с малого — взял ее за руки и, аккуратно поддерживая, провел через всю комнату, а потом обратно.

Казалось бы — мелочь, не стоящая упоминания, но именно она стала первым шагом к тому, чтобы попытаться влиться в общество протоссов. Сейчас, спустя пять лет, я все еще странный ребенок, панически боящийся прикосновений, но все же — свой, а в среде чешуйчатых телепатов это очень многое значит.

А Селендис[2], переименованная мною в Салли, с тех пор, кажется, считает меня кем-то вроде своего старшего брата.