Алексей Волков - Городской охотник

„Умертвие“, – стрельнуло в голове.

– Как это я утонула? Где? Что с тобой?

– Оля, не надо. Не горячись. Я не знаю, где мы сейчас и что с нами происходит. Не могу понять. Но у меня есть пленка, видеопленка, на которой заснято то, как ты ухнула с моста в реку. Она в машине…

– Как это „ухнула с моста“? – подозрительно прищурилась Ольга. – С какого моста?

– С Арбатского. Ты сама сбросилась в воду.

– Что значит сама? Как это сама? Чекнулся?! Самоубийство – грех! Мы не вправе распоряжаться тем, что нам не принадлежит! – истово заговорила она. – Как, сама! Грех великий, Лешка!

– Оля, пойми, я не видел тела. Я не уверен…

– Тела не видел! А перед тобой что? Не тело??! – она в запале рванула блузку на груди. Ткань с треском разошлась, явив свету великолепную грудь, поддерживаемую чисто символическим бюстгальтером. Груди упруго качнулись. – Это что, не тело?!

Алексей, как завороженный, уставился на полуобнаженную грудь жены. То, что он увидел, было абсолютно невероятным. То есть грудь была конечно красивой, но привычной. А вот отсутствие нательного крестика, с которым Ольга не расставалась даже в бане, креста, переходившего в ее семье из поколения в поколение, от матери к дочери, – не было.

Обычно он свисал на цепочке с шеи Ольги и прятался в ложбинку на груди.

Но сейчас ни цепочки, ни крестика не было. Живая Ольга ни за что бы не рассталась с семейной реликвией. Тем более, что была она истово верующей, что порой даже осложняло взаимопонимание между ней и Алексеем на ниве „семейного долга“.

Однако, несмотря на все заветы Белого Христа, как называл его Алексей, истинно христианского смирения в ней не было ни на грош. Характер у Ольги был достаточно стервозный и склочный. Хотя Алексей и пытался сглаживать конфликты, иногда у них разгорались нешуточные ссоры. Наиболее активной стороной в которых была Ольга.

Скандалила. Потом плакала, потом мирилась.

Потом опять находился повод.

– Оля, а где твой крест? – спросил Алексей и сжал правую руку в кулак. Кедровые плашки сошлись со стуком. Про себя он начал читать заговор.

– Какой крест? – сделала большие глаза, будто не понимая о чем речь, Ольга.

– Твой нательный крест, – ладонь начало жечь будто горчичником. – Ты с ним не расставалась.

– Ах, этот крестик! – удачно изобразив забывчивую дуру, воскликнула Ольга. – Он стал мне мешать. Там, на полочке лежит, в ванной. – И неопределенно махнула рукой в сторону коридора. Правя рука уже собралась метнуть руну Силы, Алексей напружинился, готовый сорваться с места…

– Понимаешь, Лешка, тебя так долго не было… Очень долго. Мне пришлось пережить несколько… трудных месяцев.

– Не заговаривай мне зубы, Оля.

– Я не заговариваю, – Ольга бросила быстрый взгляд в прихожую. – Я… понимаешь… подожди минутку, ладно?

И, вскочив с кресла, быстро прошла через коридор в спальню.

Алексей застыл соляным столбом прямо в кресле. Еле сдержал готовую сорваться с пальцев руну. Ну не мог он, не мог вести себя с этой взбалмошной красавицей как с врагом, которого следовало обездвижить и… по ситуации.

Он поднялся, усилием воли гася рунические знаки, и осторожно последовал за Ольгой.

Из-за закрытой двери раздался детский плач.

Стараясь ступать как можно тише и не задеть мебель, которая все еще меняла очертания, а порой и место в зыбком мареве, наполнявшем квартиру, подкрался к двери и приоткрыл ее. Чуть-чуть. На сантиметр, чтобы взглянуть.

Ольга стояла спиной к нему, склонившись над детской кроваткой с балдахином и противомоскитной сеткой.

– Сейчас, маленький мой, сейчас, – ворковала она.

В кроватке пищало и копошилось.

– Сейчас я тебя покормлю, маленький. Мамочка покормит своего принца. Да, – продолжала сюсюкать она. – Наш папочка вернулся, отвлек мамочку. Ох, этот папа…

– Какой на хрен, папа? – Алексей открыл дверь и шагнул в комнату.

– Его папа, – ответила Ольга не оборачиваясь. – Ты.

И, аккуратно достав младенца из кроватки, повернулась к Алексею.

„Так ангелов рисуют. Херувимчиков“, – подумал Алексей.

Сравнение было более чем удачным. На руках у Ольги улыбался маленький ангелочек. Все как положено: курчавые светлые волосики, голубые, как небо, глаза, щечки с ямочками. Не хватало крылышек для полноты картины. Малыш был упитанный, ладненький.

– Откуда он? Чей? Что за нафиг?

– Это твой сын, Алешка. Твой сын, – чуть не по слогам, как дебилу, сказала ему Ольга.

– Откуда?

– Что значит откуда? Из тех же ворот, что и весь народ. Родила вот, пока тебя не было. Но не сомневайся – он твой. Твой и мой. Я тебе хотела сказать… перед тем как раз, когда мы в этот дом поехали. Я того, что там было, не помню. Я помню, что очнулась в машине, твоей машине, в каком-то подземном гараже. Потом появился этот человек, который приходил к нам с заказом, и сказал, что ты пропал. Исчез. Зашел в дом и не вышел. Предложил мне скрыться, так как, мол, те силы, что сокрыты в доме, могут быть опасны для меня и будущего ребенка. Я спросила, откуда он знает про ребенка. Он ответил, что долго общался с женщинами в „интересном положении“. И все видит буквально по глазам. Он предложил мне… исчезнуть на время. Родить в спокойном месте. А потом вернуться. Все расходы обещал взять на себя. Он так и сделал, как обещал. Правда, повел меня пешком, потом мы взяли такси и поехали. Поехали куда-то за город. И попали в чудное место. Понимаешь, как будто санаторий для рожениц, но я там была одна. То есть там были люди, странные, правда, очень молчаливые. Но такие… радушные. За мной и малышом отменно ухаживали. Роды прошли без осложнений.

Потом снова появился Илья, когда Алешке – Алексею Алексеевичу – исполнилось ровно три месяца, и перевез нас обратно. Сюда, к нам домой.

– Илья? Ты сказала Илья?

– Да, а что?

– Ничего… ничего. Продолжай.

– Пойдем в гостиную. Сядем. Его покормить надо.

Женщина прошла мимо Алексея в коридор. Он уловил легкий запах каких-то духов, молока и еще незнакомый, но тревожный аромат.

В большой комнате Ольга опять заняла кресло, в котором сидела до этого, расстегнула блузку и стала кормить малыша.

– А я думал, что ты будешь кормить его из бутылочки. Ты всегда так переживала за свою грудь.

– Глупый, ребенка нужно кормить естественно. Не травить химией с первых дней. Успеет еще.

Алексей-младший тем временем, блаженно прикрыв глаза, сосал грудь.

– Я вот не пойму, как же так. Я не видел тебя три дня. На видео записана твоя смерть. А ты говоришь, что меня не было…

– Ровно девять месяцев. Я была уже на третьем, когда ты пропал.

– Да не пропадал я, Оля. Не пропадал, – теперь настал черед Алексея втолковывать непонятливой Ольге, как за несколько минут до этого она объясняла ему, что сын его. – Три дня – это не девять месяцев. Тут что-то не так. Крепко не так. Где тут мышь, не пойму. Оля, не может этого быть! Не может!