Татьяна Михайлова - Сколково. Хронотуризм – 2

–　Если бы я знал!　– проревел врач.　– Если бы я знал! Исчезли не только Loxosceles, они опасны, очень опасны! Их яд вызывает некроз, но это не смертельно. Но если человека укусят несколько пауков, то на его теле образуется множество язв и гангренных струпов и ему придет конец! Понимаете, Патрик, почему я так берег их, но они покинули меня! Исчезло все, все.　– Фон Штейнен даже зажмурился, задрал голову к потолку и не то простонал, не то провыл коротко от боли, бессилия и осознания своего безумия одновременно. И в тот же миг со скоростью выпущенного из пращи камня метнулся к Павлу и вдавил отнюдь не тупое, а прекрасно заточенное полукруглое острие столового ножа в переносицу собеседника: – Их украли у меня, украли, и украл тот, кто преследовал меня, кто устроил все это.

Врач был абсолютно трезв – он говорил спокойно, уверенно и рассудительно, таким тоном рассуждал профессор в швейцарской клинике, когда показывал Павлу спектрограмму его крови. Или когда подавал на подпись счет – объяснял подробно, обосновывая цифру в конце каждой строки.

–　Аураке?　– полуутвердительно прошептал Павел, не сводя глаз с расширенных зрачков врача, за которыми лишь угадывался ореховый цвет радужки. Что он употребляет, интересно? Листья коки? Гуараны? Или что-то покрепче: священные грибы южноамериканских индейцев, например? «Тело бога» – вызывающие яркие галлюцинации психогенные грибы, которые использовали в ритуалах только избранные и посвященные – жрецы и вожди племен. А скорее всего, и то, и другое, и третье. Да еще надо помнить про виски. И про спирт из открытого бочонка в носовом трюме.

–　Нет, Патрик, нет, это слишком сложно для них, здесь поработал некто более изобретательный и хитрый, чем те недоразвитые существа. Знаете, почему они не сожрали меня в первые же часы, после того как я оказался в их селении? Я плакал, я ползал на коленях в грязи и умолял их о пощаде, чем вызвал лишь отвращение к себе. Предназначенный на съедение враг, по их мнению, не должен просить о снисхождении, если он ведет себя не так, значит, он трус. А трусость врага вместе с его мясом может перейти к тому, кто его съел. Вот вам и пример хода их мысли, Патрик.

Павел чувствовал, как из раны на переносице тонкой теплой струйкой течет кровь. Он свел глаза к носу, но толком разглядеть ничего не успел – матовый блеск серебряного лезвия притягивал взгляд к себе. Врач держал нож крепко, его пальцы с обломанными грязными ногтями Павел видел в нескольких сантиметрах от своего лица. «Сколько времени? Сколько сейчас времени?» – эта мысль билась в голове, как кровь в висках. Павел покосился влево, потом вправо – вот он, деревянный Биг-Бен, но циферблат часов отсюда не виден, слышно только негромкое ритмичное тиканье. И такой же ровный дробный стук в такт механизму доносится из коридора, только он учащается, приближается, замирает, и наступает тишина. И тут же, через мгновение, она исчезает – то ли в очередном взрыве паров спирта, то ли от звука выстрела. Острие ножа проползло по переносице вверх, до линии роста волос на лбу, и отъехало к левому виску. Последнее, что слышал Павел, был глухой стук упавшего на ковер тяжелого ножа и разом навалившуюся темноту и тяжесть. Она погребла его под собой, вдавила в диван, не позволяя сделать ни единого вдоха, перед глазами замерцали зелено-алые, с рваными краями пятна. И без того низкий потолок кают-компании пошел вниз, как гигантский пресс, светлые доски стен, наоборот, расползлись по сторонам, исчезли в искрящемся тумане. Остался только голос – знакомый, встревоженный и требовательный:

–　Патрик, Патрик, вы меня слышите? Вы целы? О, Боже!　– Звуки пропали, но ненадолго – они вернулись вместе с потоком ледяной соленой воды, обрушившейся на голову.

Павел закашлялся, приподнялся на локтях и открыл глаза. Врач исчез, вместо него рядом с диваном стояла Сара, и в руках у нее Павел увидел большой медный ковш с круглыми боками.

–　Патрик, как вы меня напугали! Я думала, что он убил вас, у вас кровь на лице,　– быстро-быстро, без запинки проговорила женщина и поставила ковш на стол, прямо на осколки блюда.

Под тяжестью медной, да еще и наполненной водой посудины они жалобно хрустнули, но Сара не обратила на это никакого внимания. Она протянула Павлу руку и помогла сесть. Тот поднес ладонь ко лбу, кончиками пальцев коснулся переносицы – действительно, кровь. Она еще сочилась, а рану немного пощипывало от соленого «душа».

–　Где фон Штейнен?　– спросил Павел и снова закашлялся, поэтому расслышал лишь часть ответа.

–　Он здесь, и все наконец кончено. Надо торопиться, Патрик, вы обещали мне помочь,　– проговорила Сара и вскочила на ноги.

–　Да-да, конечно.　– Павел тоже поднялся и осмотрелся.

Фон Штейнен лежал под столом лицом вниз, одна рука врача скрылась под его тощим телом, вторая вытянулась и оказалась на груди мертвого Бриггса. А рядом с напольными часами, на досках пола, не покрытых ковром, Павел увидел свою «Беретту».

–　Мне пришлось выстрелить, я сделала все так, как вы сказали. Только отдача оказалась очень сильной, и я выронила пистолет. Сейчас, подождите,　– перехватив взгляд Патрика, ответила Сара.

Она потянулась за пистолетом, но Павел опередил женщину, вскочил с дивана, подхватил с ковра «Беретту» и убрал во внутренний карман пиджака.

–　Ничего страшного, вам он больше не понадобится. Фон Штейнен, вернее, Пауль Фердинанд мертв, и ваш муж, к сожалению, тоже.　– Павел пытался найти приличествующие моменту слова, но Сара перебила его:

–　Я знаю.　– Она мельком глянула на тела убитых, потом подняла взгляд на Павла и повторила, уже тише, но требовательно, с напором: – Я знаю, Патрик. Помогите мне.

Павел кивнул, взял со стола льняную салфетку и прижал ее к переносице. Постоял так с минуту, потом отбросил покрытую бурыми пятнами тряпку на диван и принялся за работу.

Давно наступившая ночь принесла с собой ветер и дождь. Неуправляемую бригантину швыряло на волнах, качка усилилась, под ногами в трюме хлюпала вода. Похоже, что доски под разошедшимися медными листами наружной обшивки «Марии Селесты» еще не успели разбухнуть, а заделать щель между ними было уже некому. Свернутый рулон парусины так и остался лежать в проходе рядом с дверью кают-компании, там, где оставила его напуганная жестами и действиями фон Штейнена Сара. Они все-таки втащили сверток в кают-компанию и кинули у порога. Потом попытались разрезать толстую неподатливую ткань, но скоро бросили эту затею.

–　Так мы провозимся до утра,　– заявила раскрасневшаяся, с растрепанными волосами женщина. Она легко вскочила на ноги, попыталась пригладить выбившиеся из прически пряди, но тут же махнула на них рукой.　– Беритесь, Патрик, мы вытащим их так. Надеюсь, они простят нас.