Александр Машонин - Посредине ночи

– А-а, это из-за наклона оси вращения? – сообразил Сакис.

– Да.

– Секунду, а сколько точно отсюда до Земли? – спросила Осока. – Ровно четыре годичных цикла или нет?

– Ох, я, кажется, идиот. Конечно! Четыре и одна треть! То есть, если мы, скажем, увидим трансляцию от апреля, на Земле уже будет август!

Полтора часа спустя выпуск новостей рассказывал о репетиции военного парада. Юбилейного парада на Поклонной горе. Всё стало на свои места. Прибавляем время полёта луча и получаем, что на Земле сейчас должен быть сентябрь 1999 года, самое начало. Словно и не было вовсе этих восьми месяцев, проведённых мной по другую сторону галактического ядра, в Тёмной Зоне, как романтично называют её земные астрономы.

Я посмотрел на Осоку. Девушка улыбнулась. И сказала голограмме:

– Падме, давай же отвезём, наконец, Алекса домой.

– Да-да, – закивала та, – конечно. Поехали!

К Земле подходили очень осторожно. Во-первых, нужно было обнаружить и обойти все спутники связи, ретрансляторы, иные гражданские и военные аппараты, не повредив ни один. Во-вторых, мы пока не знали, хорошо ли система маскировки работает против земных средств обнаружения, или они, как в случае с супер-пупер «стелсом», всё же, увидят на экранах «что-то такое». Космическую скорость Падме погасила над закрытым облачностью участком дневной стороны планеты, дальше – только малая тяга плазмотермических двигателей скрытного хода, не оставляющих ионного следа. Естественно, с включённой маскировочной системой. К счастью, локаторы ПВО нас так и не увидели. Поэтому для стоянки корабля выбрали полузаброшенную стройку прямо в городской черте. С трёх сторон площадку загораживала лесополоса железной дороги, с четвёртой – скелет собственно недостроенного предприятия. Судя по заросшей бурьяном и молодыми деревцами территории, активных работ здесь не велось очень давно. Лишь «человеки-невидимки» – бригада смуглых гастарбайтеров – копались в руинах, расковыривая остатки стен на кирпичи для какой-нибудь дачи. Я решил, что лучше места не найти. А выпроводить нелегалов так, чтобы они в прямом смысле этого слова забыли сюда дорогу, с Осокиными способностями труда не составляло. Для начала пришлось временно запереть всех девятерых в строительном вагончике.

– Придётся работать с каждым индивидуально, – вздохнула Осока. – Влиять на группы я не очень умею.

– Внуши им, что они спокойно работали и ничего не видели, – сказал я. – И чтоб до понедельника сюда не возвращались.

И тут из вагончика раздался стук, и вежливый голос произнёс:

– Насяльника! Не надо колдовай!

– Это кто там? – удивлённая Осока распахнула дверь. На пороге стоял самый пожилой из рабочих.

– Не надо колдовай, – повторил он. – Мы быстро-быстро уходил, никому-никому не говорил. Панеделник придём.

– Знаешь, а я им верю, – сказала Осока. – Ну-ка, давайте, гуляйте отсюда и не возвращайтесь до следующей недели.

– Нет-нет, ни за какой денги! Толка панеделник! – заверил рабочий. Когда его соотечественники потянулись к воротам, он поклонился и добавил: – Бесиор ташаккор, иблис-ханум.

– Чего ты опять ржёшь? – покосилась на меня Осока. – Вежливый мужчина, попросил, поблагодарил…

– Вопрос, как поблагодарил! Ты, конечно, не дэвиш, но парни явно приняли тебя за дочку их верховного чёрта.

– И что смешного? Нет бы посочувствовать, что я так ужасно выгляжу в глазах аборигенов!

– Ты выглядишь божественно… иблис-ханум.

– Вот как двину сейчас!

– Не надо. Пойду-ка я лучше, осмотрюсь, нет ли здесь ещё кого, вроде бомжей, и хорошо ли загораживают здания.

– Осторожность не помешает, – кивнула Осока, сразу становясь серьёзной. – Наша маскировка на грунте не работает, контакт с поверхностью на что-то влияет.

Что ни говори, а идти по обычному земному суглинку было чертовски приятно. Глаз всё время цеплялся за знакомые растения: подорожник, лебеда, пустырник, крапива, а вон и репейник выставил из широких, как зонтики, листьев свои игольчатые соцветия. Покосившиеся плиты бетонного забора, ржавая колючая проволока… Как всё это привычно и как по-новому ощущается после девяти месяцев отсутствия! Всё же, я не позволил себе расслабляться и благодушничать, а придирчиво осмотрел всю стройку на предмет лежбищ бомжей, пытался заглядывать в щели стен и рассмотреть сквозь них «Амидалу». Нет, не видно, всё в порядке. И отсюда тоже. И отсюда. Сделав круг, я возвратился к кораблю. Отсутствовал я минут десять, не больше, а когда обогнул короткое крыло со сложенными ионизаторными панелями, обнаружил, что Сакис и Натуа сидят на откинутом пандусе снаружи корабля.

– Воздухом дышите? – поинтересовался я.

– Ушли от греха, – сказал Сакис. – Там такие страсти кипят… Ты бы тоже не ходил, испепелить ненароком могут.

– Да, впервые слышу, чтобы корабль поругался со своей хозяйкой, – добавила фоллинка.

– Поругался?? – переспросил я и поскорее бросился внутрь, чего доброго, ещё разнимать придётся. Двери гостиной и рубки были раздвинуты, поэтому, выйдя из турболифта, я тотчас услышал голос Падме:

– А я сказала, «нет». Я не оставлю его здесь без средств передвижения.

– То есть, лететь ты отказываешься? – спросил другой голос, Осоки. – Наотрез?

– Именно так.

– Падме, но ты же корабль! Ты не должна перечить экипажу!

– Вот ещё! Одно другому не мешает.

– Так, девочки, о чём спор? – вклинился я в беседу. Обе дамы, живая и голографическая, немедленно повернулись в мою сторону.

– Осока хочет лететь обратно, – наябедничала Падме, – без тебя.

– А Падме не хочет, – добавила Осока. – Говорит вот, что бросить тебя не может. Ты пойми, – снова обратилась она к голограмме, – неизвестно, как наши там без нас. Может, их за два месяца в тонкий блин раскатали! Прилетел опять Ныга, привёл дружков…

– Да-да, и тут являемся мы, обе такие красивые и в блеске славы! – ехидно перебила голограмма. – И на пару разносим пол-Галактики. Если ты забыла, я малость поменьше имперского разрушителя и выхлопом разгонять флоты не умею. А вдруг, не сглазить, конечно, я пострадаю в бою? Кто вывезет отсюда Алекса, когда он захочет куда-нибудь лететь?

– Давай Алекса и спросим! Алекс, тебе надо сейчас лететь? Есть дела в космосе?

– Вроде бы, нет, – сказал я. – Какие у меня дела?

– Видишь, Падме! – воскликнула Осока. – А у нас с тобой есть, значит, летим!

Голограмма упрямо покачала головой. Осока в сердцах стукнула ладонью по стене:

– Алекс, хоть ты ей скажи. У тебя здесь дом, родители, ты так хотел с ними побыть. А у меня всё там, и всё в таком неустойчивом положении. В любой момент может потребоваться вмешательство.