Эдуард Шауров - Оракулы перекрестков

Подождав несколько минут, Бенджамиль достал из кармана корпус оракула и кинул его в неподвижную псину. Металлический диск, звякнув о гладкий матово-блестящий бок, упал на хвою. Тварь даже не шелохнулась. Медленно, очень осторожно Бенджамиль начал спускаться с ветки. Ныла ушибленная грудь, по отсиженным ногам бежали мурашки. Спустившись до уродливого наплыва на стволе, Бенджамиль замер, готовый в любую секунду полезть обратно. Робопес сидел в десяти шагах от дерева, морда его всё так же была опущена, но от собаки всё ещё исходил запах опасности и смерти. Бенджамиль сглотнул сухим горлом. Была не была! Он оттолкнулся от ствола и спрыгнул на пружинистый ковёр хвои. Собака не шевелилась. «Похоже, всё», — подумал Бенджамиль, пристально глядя на робопса и медленно отступая от дерева. У него вдруг появилось нелепое, острое и азартное желание подобрать смятого оракула. Он должен был лежать справа от корпуса.

— Эй, тварь, — довольно громко сказал Бен, обращаясь к собаке, — ты ведь мертва, на кой черт тебе мой оракул?

Он сделал осторожный шаг в сторону неподвижного врага. Громко хрустнула под каблуком ветка, и в ту же секунду робопес прыгнул. Стальное тело взвилось в воздух несколько криво, будто вслепую, и Бенджамиль успел среагировать. Он шарахнулся вбок, прямо в заросли молодого сосняка. Хлёстко стегнули по лицу колючие ветки, что-то острое вцепилось в штанину. Бенджамиль рванулся вперёд, с сухим треском разрывая материю, и что есть духу побежал прочь.

«Пустое, — думал Бенджамиль, пробираясь сквозь особенно густые заросли подлеска. — Собака наверняка застряла в кустах возле поляны. Там она и сдохла окончательно. А я-то, как дурак, бежал без оглядки, ветки ломал. Хотя кто бы на моем месте не побежал? Чёртова тварь! Погонись она за мною всерьёз, я бы сейчас не размышлял об исправности её процессоров. А последний прыжок — это лишь рефлекс умирающего механизма. Доконал-таки псину универсальный диверсант, вернее, доконали. Одному богу да ещё покойнику Штерну известно, сколько индистрактеров сейчас в собачьем корпусе. Десять? Двадцать? Сотня? „Жрут и размножаются…“ И ещё умнеют… Страшно подумать, что будет, когда таракан Штерна попадёт в среду гигаполиса.» Бен представил себе вставшие заводы, миллионы неподвижных таблеток на станциях тубвея, мёртвые мониторы информационно-вещательной сети, мёртвые банкоматы. Волна прожорливых малюток сметёт всё, начиная от наручных часов и карманных интельблоков, кончая стратегическими военными вычислителями. Если тараканы окажутся так хитры, как рисовал Штерн, то арши с чайниками тоже не отвертятся. Никто не отвертится. Тараканья пандемия постепенно охватит всю планету. Останутся только спутники на орбите. Да и то не факт. Кавардак будет жуткий! Как говорят ситимены, полный кишер. И остановить пожирателей биллекультуры будет практически невозможно. Их даже не получится изучить. Исследователи, изучающие крысу с помощью кусочка копчёного сала, будут выглядеть весьма презабавно.

«Весь мировой порядок полетит в тартарары», — подумал Бенджамиль. Конец света! Наверное, это было нехорошо, но отчего-то он не чувствовал страха. Закон Киттеля превратится из закона в бессмыслицу. Но если вдуматься, то у ситуации есть свои плюсы. Исчезнут корпоративные телефоны, отслеживающие каждое твоё словечко, исчезнет табельная машина мастера Крауса, исчезнут телепостановки-лонгливеры, а вместо них появятся театры, где будут играть живые актёры. Марси это наверняка понравится…

«Только ничего такого не будет», — сказал Бен самому себе. Виктор Штерн оказался хорошим поваром, но его блюдо так и останется на плите. Фаршированный тараканами робопес никогда не покинет пределов лесной глухомани. Муравьи натащат на него хвои, деревья оплетут корнями, трава прорастёт сквозь корпус, сквозь кучу ненужных деталей в красивой металлопластиковой коробке, в неподвижной и, заметьте, немой коробке. Охранники, конечно, могут искать своё имущество, но вряд ли они возьмутся прочёсывать лес. Лес довольно большой, поди догадайся, в какую сторону я бежал. А если так, то единственные в мире активные тараканы Штерна навсегда останутся под грудой хвои и муравьиных какашек.

Бенджамиль остановился и, щурясь, поглядел на низкое солнце, острыми лучами пробивавшее хвою сосновых крон.

— Значит, так, — бодро сказал он вслух. — Когда я бежал, луна была вон там, потом, когда сидел, — вон там, потом взошло солнце, вон там, значит, мне нужно взять немного правее.

«На работу я сегодня не попаду, — подумал Бен, забирая чуть правее. — Ну и черт с ней, с работой. Если уволят — плевать. Найду работу поинтереснее, чем в „Шульце“».

Бенджамиль зябко поёжился. Часа полтора назад он снял с себя разодранный в двух местах комбинезон и опрометчиво выбросил его в кусты. Теперь сырой утренний холодок пробирал до самых костей. От этого ещё сильнее хотелось домой, в тепло, к горячему душу, к бутерброду с соевым маслом, к огромной кружке горячего кофе, даже к двум кружкам. Бенджамиль пошевелил во рту сухим языком. Нет худа без добра. В жару было бы ещё хуже, а так и потерпеть можно. Тем более, сколько ещё идти, один бог знает. Нужно выйти из леса к соевым плантациям, пересечь сами плантации, и только потом он окажется на окраине аутсайда, причём совершенно неизвестно, в каком конкретно секторе. А поскольку денег у него нет… Глупости! Глупости всё это! Неважная чепуха. Главное — дойти до аутсайда, а там уж он сообразит, как попасть домой.

Бен представил знакомый запах в маленькой прихожей, представил заправленную кровать, тонкий слой пыли на полках с антикварными игрушками. В голове шевельнулся болезненный червячок сомнения. А что, собственно, ждёт его в бело-оранжевом секторе, кроме кружки плохого кофе и теплого ароматического душа? Новый корпоративный телефон в ухо? Бракоразводный процесс? Пыльные полки?

Скука.

Скука и запустение. Смотреть старые фильмы. Дважды в неделю ходить на эмулятор беговой трассы. Один раз в неделю выпивать кружку пива у Гансана Маншаля. К сорока годам купить механическую канарейку… А Марси? Черт возьми! Он совсем забыл о Марси! Ну конечно же! Бенджамиль Френсис Мэй завершает процесс с Ириной фон Гирш, платит брачную неустойку и женится на Марси (если она, конечно, согласна стать миссис Мэй). Странная девушка из чёрного буфера перебирается в аутсайд к мужу. Никакой работы ни в «воротничке», ни в белом буфере для неё, само собой, не находится, и Марьям становится счастливой домохозяйкой. Лет через пять, при условии, что департамент демографии не откажет странным родителям в патенте на ребёнка, она рожает Бену маленького славного сынишку и учит его стихам и песенкам. А если департамент не даст патента, то лет через десять Марси Мэй начинает дивно петь хором с механической канарейкой. Хотя есть и другой вариант. Вместо того чтобы тащить Марси в аутсайд, Бенджамиль может сам перебраться в чёрный буфер. Не так уж и страшно в буфере, если знать, что к чему. Но с работой для Мэя в буфере не лучше, чем с работой для Марси в «воротничке». Эй, люди! Кому нужны переводы с арабского на трэч?! Недорого перевожу с франглийского на китайский, немного говорю по-русски и португальски! Что? Не нужно? А не дадите ли тогда хоть немножко мелочи? Трубы горят, и мутит с позавчерашнего…