Максим Резниченко - Плетущий

Только шорох осыпающихся из-под ног камней сопровождает мой обратный путь туда, где меня ждет удивительная женщина, чьей силы хватило не просто выстоять против твари, но и фактически уничтожить ее. Ну, а я, в свою очередь, совершил все, чтобы сделать ее жизнь безопасной, по крайней мере, во сне.

Несколько секунд я гляжу в окно, где в лохматых и сердито клубящихся темных тучах кривой, угловатой и ветвистой плетью, перечеркнувшей полнеба, застыла вспышка молнии. Замершие в воздухе капли дождя даже отражают ее свет, по-своему красиво сверкая.

Я встаю туда, где был в тот миг, когда женщина отвернулась, и, вздохнув, отпускаю время. Несмотря на свет лампы, вспышка молнии ослепляет, а спустя несколько секунд угрожающие раскаты грома разрывают эфир, с каждым мгновением становясь все сильнее. И когда кажется, что мир сейчас треснет и расколется на сотни и тысячи осколков от этого невероятного грохота, все стихает, и остается только шум дождя за окном.

Плечи женщины, стоящей ко мне спиной, вздрагивают в беззвучном плаче, а я так и не двигаюсь. В такие моменты я особенно сильно сожалею о том, что нельзя так же легко плести человеческие настроение, чувства и эмоции, как ткань сна, и мне ничего не остается, кроме как терпеливо ждать, пока моя подопечная не успокоится. Я «достаю» стакан с водой и протягиваю ей.

– Выпейте.

Она оборачивается на звук моего голоса и несколько секунд смотрит невидяще, все еще утопая в своей скорби. Наконец, ее взгляд фокусируется на мне и опускается на стакан, что я держу в вытянутой руке.

– Спасибо, – она делает несколько глотков.

– На здоровье, – негромко отвечаю я.

Ее глаза сухи, что, в общем-то, неудивительно, потому что обычные люди плачут во сне без слез. Они останавливаются на мне, излучая какое-то вялое не то удивление, не то недоумение.

– Кто ты? – спрашивает она наконец.

– Меня зовут Максим, – отвечаю я.

– Ты не племянник Тимофеевых, – роняет женщина тускло, – его зовут иначе. Кто ты?

Она больше не плачет, хотя продолжает вытирать носовым платком сухие глаза.

– Просто человек, – отвечаю спокойно, не отводя глаз.

– Зачем ты пришел? – новые нотки появляются в ее голосе, и они мне совсем не нравятся – слишком много в них надрыва.

Не смотря на все мои усилия по нейтрализации воспоминаний о ее покойном муже, я чувствую, как женщина продолжает испытывать колоссальную душевную боль. Ее страдания настолько сильны, что их отголоски липкими щупальцами проникают в мое сознание. Нет, что-то здесь не так. Если я и забыл какую-то мелочь или просто проглядел, она не может содержать в себе столько ярких воспоминаний и мыслей о муже. Определенно, это – вещь, которая сейчас на ней. Может быть, что-то из одежды или же это – сережки… Я мысленно хлопаю себя по лбу, когда до меня, наконец, доходит, в чем дело.

– Я хочу помочь вам, – негромко говорю я, делаю шаг и протягиваю руки в недвусмысленном жесте.

На счастье, моя подопечная, понимает его правильно и вкладывает свои ладони в мои. Они теплые на ощупь.

– Все будет хорошо, – я успеваю бросить короткий взгляд на ее правую ладонь, чтобы убедиться, что обручальное кольцо находится там, где и положено, на безымянном пальце. Оно самое обычное, без украшений и драгоценных камней. Признаться, сперва я хотел просто снять его, но женщина слишком часто касается его пальцами левой руки, поэтому решение остается одно. Время послушно замирает, и я меняю ее кольцо на то, что «воспроизвожу» сам. Срок его жизни – эта ночь. Назавтра, когда женщина уснет и попадет в свой новый сон, где ничто не будет напоминать ей о своем горе, его уже не будет.

– Конечно, все будет хорошо, – произносит она, когда я более не сдерживаю время.

– Я хочу вам кое-что показать, – отпустив ее руки, я жестом приглашаю в соседнюю комнату.

– И что же это, интересно? – намек на улыбку мелькает на лице женщины, а я более не ощущаю тех эмоций, что еще минуту назад владели ей.

Оглядываясь, прохожу в комнату, жду, когда она появится на пороге, а потом указываю рукой на дверной проем в стене старой гостиной, из которого льется солнечный свет.

– Что это? – удивляется она, округлив глаза, и невольно вздрагивает, когда за темными окнами крошечной кухни сначала вспыхивает, а потом раскатами взрывается гром.

Я ничего не отвечаю, стараясь лишь никак не спугнуть ее в этот ответственный момент.

– Знаешь, – роняет она, направляясь к дверному проему, за которым ее ждет новый дом, – мне все еще интересно, кто ты такой и откуда узнал, где я живу. Но за яблоки, конечно, большое тебе спасибо.

С ничего не значащей улыбкой киваю ей в ответ, а сам радуюсь про себя тому, какая разительная перемена произошла с ней. Я первым шагаю в новое помещение и оглядываюсь на женщину, которая после короткой заминки следует за мной.

– Как хорошо, – восхищенно оглядываясь, выдыхает она. – Что это?

– Вам нравится? – спрашиваю я.

– Очень! – с чувством отвечает моя подопечная и прижимает руки к груди. – Где мы? Что это за место?

– Если захотите, оно станет вашим новым домом.

– Как удивительно… – ее взгляд скользит по стенам, ковру под ногами, кровати под балдахином и, наконец, останавливается на полностью застекленной прозрачной стене, за которой открывается потрясающий вид на цветущие в саду деревья и сверкающие в лучах высокого солнца далекие снежные шапки.

– Как красиво! – она переводит на меня взгляд, и я вижу, как ее серые глаза приобретают какой-то зеленоватый оттенок, становясь ярче и живее. – И ты говоришь, я смогу здесь жить? Но чей это дом? Он просто не может оказаться бесхозным!

Ничего не отвечая, предоставляю возможность ей самой исследовать жилище, тем более что моя подопечная особо и не ждет ответа, а пытается заглянуть туда, где в соседнее помещение ведет высокая арка дверного проема. Мне приходится пройти в него, чтобы женщина последовала за мной. Она лишь скользит взглядом по немногочисленной мебели, застекленной стене и сразу прикипает вниманием к столику для рисования. Оглядывается на меня.

– Пожалуйста, – киваю ей, понимая, что сама она с места не двинется.

Несколько минут моя подопечная исследует его, перебирая краски, бумагу для рисования, проверяя содержимое всех выдвижных ящиков, оглядывая со всех сторон мольберт, берет его в руки и даже старается правильно держать его. Наконец, она с глубоким вздохом отходит от столика и снова оглядывает помещение.

– Я всегда хотела научиться рисовать, – произносит она тихо.

– У вас будет такая возможность.

– Но я так и не узнала, кому принадлежит этот чудесный дом, – женщина хмурится.

– С этого момента его хозяйкой являетесь вы, – говорю я.