Апокалипсис на Церере - Виталий Сергеевич Останин

Жизнь вернулась с болью, как оно всегда и бывает. Наставительская привычка после «включения» проводить анализ повреждений наткнулась на отсутствие необходимых для этого программ. Но и без того было ясно, что тело отнюдь не в порядке. Грудь на каждый вздох отзывалась острыми спазмами, левое колено было или вывихнуто, или сломано, плечо горело, будто в него вонзили раскаленный железный прут. Больше всего, однако, требовала внимания правая щека. Здесь боль была иной. Не такой острой, но повторяющейся.

– Оли!

Я не сразу сообразил, что это меня по щеке хлещут. Пытаются в себя привести. Ну да, лучше способа, чем лупить израненного человека, никто же не придумал!

– Оли!

– Здесь…

По крайней мере, именно это слово я планировал произнести. Вслух же оно прозвучало как «Агхрх». После чего моя попытка говорить плавно перетекла в сухой кашель, от которого грудь вот-вот должна была взорваться, а живот – лопнуть.

– Живой!

В голосе подопечного слышалось нескрываемое облегчение. От этого чувства телу стало тепло и уютно, несмотря на то что кашель по-прежнему разрывал его на части. Я дождался, когда конвульсии утихнут, и попробовал открыть глаза. Свет вонзился тонкими лезвиями, сразу захотелось отключиться. Я даже успел сформулировать молитву, начинающуюся словами: «Неужели я еще недостаточно пострадал?», когда за яркой и непрозрачной белизной стало проступать лицо Стефа.

– Ты сам как? – спросил я. В смысле, промычал что-то столь же малопонятное, как и при первой попытке заговорить. Жутко не хватало возможности разговаривать с воспитанником без помощи речевого аппарата.

Но он меня понял. Опустил руку на мое плечо, разумеется, на то, которое болело.

– Нормально, старикан! Живой. Оборотней разделали.

Черты его лица стали видны четче, мне уже не приходилось посекундно смаргивать, чтобы не ослепнуть от боли, которую причинял свет. Кажется, он улыбался. Хотя это и по голосу было понятно.

– А нехристь?

В этот раз я даже сам разобрал, что сказал. Или мне показалось?

– Тоже дышит. Он-то в ближняк не лез…

– Это потому, что я эффективен на дистанции! – донеслось слева.

Я не стал поворачиваться на голос, нечего провоцировать новые вспышки боли.

– Колдуны?

– Говорю же, я эффективен на дистанции! – снова повторил Гринь, а Стеф пояснил:

– Черт их знает, Оли. Не лезут. Стрелок наш утверждает, что мощности взрыва его магии хватило бы на то, чтобы всех их зажарить…

– И лестницы взорвать! Я, считай, весь резерв в эти заклинания вложил. Самые трохи оставил на черный день.

– В общем, тишина, – закончил страж. – Никто не лезет. Идти контролить мне как-то не хочется – мало ли что? Ты с дронов не глянешь?

Я потянулся к своим разведчикам и обнаружил, что сопряжения нет ни с одним из них. О чем сразу же и сказал.

– Жаль, – отозвался подопечный. – Значит, все-таки придется лезть в это месиво. Не оставлять же подранков.

Я хотел спросить, почему они до сих пор этого не сделали, не сопляки же, должны основы понимать. А потом подумал, что совершенно не имею представления, сколько меня не было в реальности. Может, и времени-то прошло всего ничего.

– Минуты три, если наш треп считать, – сообщил по-прежнему невидимый Гринь. – Пока тебя из-под туши вытащили, пока в чувство привели…

– Как выжил только? – подхватил Стеф. – Я думал – все уже, выносите святых! А ты, оказывается, оборотню весь мозг иглами нашинковал! Он на тебя когда бросился, ты гашетку зажал, да так и не отпускал, даже пока мы тебя из-под туши выволакивали.

– Удачно вышло…

– Удачно, – не стал спорить воспитанник. – На второго зверя мне бы времени Импульса уже не хватило.

На время мы замолчали. Секунды на три-четыре, но очень уютно. Словно бы все уже закончилось, враг повержен и впереди не ждет ничего опаснее перевязки. Небольшой самообман, который, впрочем, никто из нас и не думал воспринимать всерьез.

– Ладно, – первым нарушил молчание, как ни странно, Гринь. – Пойдем, проконтролим колдунов, и если все нормально, то уже свалим со станции. Вот здесь она уже у меня сидит!

– Пойдем, – согласился я, без особого, впрочем, энтузиазма.

Вставать было немного страшно, а ну как выяснится, что я теперь калека? Вот, казалось бы, уже и жизнь прожил, и помереть успел, даже в космос слетал, а стоит подумать, что остался без ноги или руки, как в дрожь бросает. Чисто мужские комплексы, полагаю. Некомплектный – значит, бесполезный. А что может быть хуже для мужчины, чем осознание своей бесполезности? Да еще в наших обстоятельствах.

Но поднявшись с помощью воспитанника, убедился – хоть меня и помяло изрядно, но не покалечило. Ребра четыре треснуло – этот факт подтвердился, стоило мне попытаться двинуться, левое колено опухло, натянув брючину, и даже не позволяло стоять на ногах. Плечо пришлось вправлять, но это дело житейское – рывок, короткий вскрик, скрывающий парочку матерков, и порядок.

Осматриваясь по сторонам, я не заметил останков оборотней. Трупы имелись, две обнаженные женщины лежали неподалеку, непристойно раскинув ноги. Но с монстрами я их сразу не соотнес, наверное, потому, что на их телах не было ни единой царапины. А если вспомнить, сколько мы в них одних только игл всадили, да и Стеф потом ножом изрядно поработал…

– Буквально перед твоим пробуждением в баб превратились, – заметив мой взгляд, сказал Гринь. – Я проверил – дохлые.

Он ботинком повернул один из трупов и глазами указал на небольшую и совсем не кровоточащую рану на ее затылке – это, полагаю, и была его «проверка».

– А вот других следов почему нет, не знаю, – закончил он.

Стеф все порывался меня опекать: придерживал за руку, стоило мне только обозначить движение, заботливо отряхнул от пыли брошенную винтовку, цепко поглядывал, готовясь прийти на помощь, если я свалюсь. В конце концов я на него рявкнул и отказался от помощи. Идти было тяжело, но не невозможно.

Так мы и двинулись проверять, не уцелел ли кто после магии нехристя. Я шел медленно, опираясь одной рукой на стену, а в другой удерживая на весу вновь снаряженную и готовую к бою винтовку. Прицельно стрелять из такого положения не получится, но, если уж замечу цель, успею перехватить.

Граничник с нехристем двигались в том же неспешном темпе. Как говорится, скорость движения каравана равна скорости самого медленного верблюда. Ну а раз верблюд этот – я… Впрочем, в вопросе контроля спешка последнее дело.

– У меня последняя стрела, кстати, – сообщил Гринь, когда мы приблизились к развороченному оборотнями и последующими взрывами дверному проему метров на сорок. – Стрелять буду, только если буду уверен, что попаду.

– От тебя, лучника, никто другого и не ждет, – усмехнулся Стеф, не сводя взгляда с дыры в стене. –