Андрей Буторин - Клин

Игорь Владимирович пожал каждому из нас руку, и мы наконец отправились в последний, на что я очень надеялся, маршрут по осточертевшей уже Зоне.

Я думал, что теперь Сергей отпустит мутантов, но эти четвероногие уроды все еще сопровождали нас. Основная их масса бежала позади джипа, растянувшись почти на сотню метров; вперед же Серега выпускал по десять-пятнадцать тварей, постоянно меняя их, поскольку авангарду приходилось затрачивать больше сил, выдерживая скорость машины. Хоть Анна сильно и не разгонялась, но тридцать, а то и сорок километров в час джип все-таки выдавал. Как я понял, бегущих впереди мутантов мой двоюродный брат использовал в качестве своеобразных «саперов», проверяя ими безопасность пути от аномалий.

Эта моя догадка вскоре не единожды подтвердилась. Сначала пару псевдособак швырнул в сторону «трамплин», буквально через минуту еще несколько тварей испеклись в «жарке», а уже перед самым лесом трех зубастых уродов размолотила «мясорубка».

Но и оставшихся зверюг было еще предостаточно — подсчитать их точное количество я даже не пытался, но даже навскидку это была добрая сотня, а то и полторы. Такая «жадность» брата мне была непонятна и когда, заехав в лес, Анна чуть сбросила скорость, я спросил у него:

— Зачем нам столько мутантов? Ты ведь опять выдохнешься, а нас вскоре ждет важное дело.

Однако Сергей выглядел на удивление бодро.

— Не выдохнусь, — улыбнулся он. — Как-то на сей раз они очень легко управляются. По-моему, мне сейчас помогает старик.

— Никиров? А что, вполне логично. Уговор ему теперь соблюдать не перед кем, а в том, чтобы с нами ничего не случилось, он тоже заинтересован.

Я сказал это и призадумался. Письмо, которое я должен был передать молодой ипостаси Никирова, казалось мне если не откровенной глупостью, то все равно каким-то несерьезным баловством. Письмо самому себе — ну надо же до такого додуматься! Я представил, что если бы мне кто-то вручил аналогичное послание, что бы я подумал? Наверняка я и поверил бы такому почтальону не сразу. Впрочем, Игорь Владимирович на подобный случай дал мне некий пароль, кодовую фразу. Если бы мне кто-то сказал нечто такое, о чем мог знать только я, то, возможно, я бы все-таки засомневался, и письмо бы, наверное, взял. А вот в том, что его написал сам я из будущего — в этом я, откровенно говоря, усомнился. Ладно это сейчас я достоверно знаю, что перемещения во времени не фантастика, но еще неделю назад я об этом и не догадывался. И даже мой собственный почерк вряд ли заставил бы меня в это поверить. Да и то, неизвестно еще, насколько может измениться почерк за семьдесят лет! Наверняка очень сильно. Так что, наоборот, почерк-то как раз может заставить подумать о подделке, о чьей-то не особо умной шутке.

С другой же стороны, смотря что будет в этом письме написано. Если такие факты, о которых, опять же, могу знать только я один, то… Короче говоря, черт его знает, как бы я к такому посланию из будущего отнесся. В конце концов, даже если бы и поверил, то нет никакой гарантии, что я бы к этим советам прислушался. Да и что толку исправлять одни ошибки, если на смену им могут придти другие — возможно, куда хуже прежних. Вот, к примеру, Никиров велел передать своему молодому двойнику, что Ирка лучше Таньки. Вероятно, он стоял перед выбором, выбрал эту Таньку, закрутил с ней и, что называется, обжегся. Но откуда он знает, что с Иркой ему было бы лучше? Может, та бы его вообще в итоге убила — скажем, из ревности!

Так что, по моему мнению, вся эта затея с письмом была полной ерундой. В ней имелся бы смысл, если прошлое и впрямь можно было исправить. Причем исправить не просто жизнь некоего Игоря Никирова, сколь бы хорош он ни был, а жизни многих людей и даже судьбы целых народов. Например, если бы Игорь Владимирович сообщил своему молодому «я» причины и точное время катастрофы на Чернобыльской АЭС, то, возможно, тот бы сумел ее предупредить. Ведь он как раз учится на физическом факультете, мог бы пойти потом работать в атомную энергетику и каким-нибудь образом скорректировать или вовсе уничтожить причины, приведшие к беде.

Кто знает, возможно, даже Никиров и написал об этом в своем послании, но если и так, если тот, второй Игорь и посвятит свою жизнь решению данной проблемы и пусть даже ему это удастся, то для этого мира все равно ничего не изменится. И я никак не мог понять, в чем был истинный смысл всего этого для здешнего Игоря Владимировича. Но я, конечно же, выполнить его просьбу не отказывался. Мне даже интересно было поглядеть на реакцию юного Никирова. Да и на него самого в принципе.

«Но только ли письмо заставило моего однокашника помогать нам?» — внезапно подумал я. Ведь не мог же не понимать мой постаревший однокашник бессмысленности этой затеи. Наверняка он пришел примерно к тем же самым выводам, что и я. А раз так, стал бы он помогать нам только ради этого письма? И уж тем более, казалось мне, он не рискнул бы навлечь на себя гнев бандитов, делая это просто так, по доброте душевной. Поэтому вывод напрашивался один: Никирову от нас что-то было нужно. И даже не «что-то», а «кто-то». Мой двоюродный брат Сергей Шосин. Ведь Игорь Владимирович сам об этом говорил прямым текстом. Он дважды предлагал Сергею пойти работать к нему! Но Серега отказался. Что и говорить, я тогда этому искренне обрадовался. А вот теперь в мою голову полезли совсем иные мысли.

Для начала мне было неприятно сознавать, что думал я в первую очередь только о себе: ведь это мне не хотелось возвращаться одному, без Сергея. Не хотелось, потому что я, откровенно говоря, попросту трусил. Или, если сказать помягче, мне было неуютно оказаться невесть где одному, ведь совершенно неясно, где мы окажемся в нашем времени в момент возвращения — возможно, в том же самом заснеженном поле за многие километры от ближайшего жилья.

Но если вспомнить о том, что говорил Никиров насчет Серегиного рассудка, то думать только о своем благе было для меня не только стыдно, но и категорически недопустимо! Если брат вновь станет в нашем времени умалишенным, то его возвращение сделает хуже нам всем, а ему в первую очередь. Другое дело, правду ли сказал Игорь Владимирович, или выдумал этот аргумент для того лишь, чтобы Сергей передумал возвращаться и остался работать с ним? Но поскольку мы все равно не сможем узнать, чем действительно руководствовался мой однокашник, то надо принимать ко вниманию наихудший вариант. А это значит — Сереге не стоит возвращаться домой. Даже если предположить, что разум все же останется при нем, — какой там ему дом? Мать умерла, своего жилья нет, той работы, которой он занимался, тоже нет, а если даже ее все-таки еще продолжают, то весьма сомнительно, чтобы к военным секретам допустили бывшего сумасшедшего.