Андрей Дашков - Солнце полуночи. Новая эра

Его паранойя имела вескую причину. Он до сих пор был единственным гостем из числа посторонних, прибывавших с редкими караванами, кого братья не взяли под стражу. Обычно таких «гостей» сразу же разоружали и расселяли по одиночным «номерам». Тодт больше не видел их, включая немых водителей-«артишоков». Возможно, тех не оставляли в живых. Люди из «Револьвера и Розы» отличались маниакальной подозрительностью, возведенной в добродетель. Старик подвергся зондированию, которое опустошило его окончательно. И все же им не удалось превратить его в идиота…

До последней минуты он не верил также в то, что ему выпадет привилегия увидеть Куколку своими глазами. Его перфорированная память хранила некую обрывочную информацию, полученную Мицаром от других пенетраторов. Когда старик пытался воспользоваться ею, на поверхность всплывал единственный образ: белый слепой червь, ползающий в лабиринте подземных тоннелей. Все старания достичь большей ясности оказывались тщетными.

Вероятно, соглядатай был приставлен к нему именно для того, чтобы в нужный момент обезвредить потенциально опасного пенетратора. Пока же карлик добросовестно играл роль гида в том странном музее, который представляло из себя искаженное прошлое медиума, а также настоящее, преломленное треснувшей призмой его восприятия…

Когда гид осведомился, чего бы Адам хотел, тот выразил желание увидеть Низзама. Маленькое существо ядовито засмеялось:

— Низзам давно умер, о заслуженный ветеран Джихада! Ты можешь увидеть только его кости.

— Если они лежат шестерками вверх… — пробормотал старик себе под нос и тут же снова вернулся к реальности. — Разве он не похоронен?

— Такова была его предсмертная воля.

— Отведи меня к нему.

— Ладно. Только держи себя в руках.

— Не беспокойся, я не упаду в обморок, щенок…

Они долго шли по коридору, стены которого были обмазаны глиной, но из-под глиняного слоя кое-где торчали провода. Адам догадался, что это — подземный ход, ведущий куда-то за пределы монастыря. Сопровождающий нес керосиновую лампу; старику оставалось тащить за собой свою тень.

Потом была лестница из сорока ступенек и двойные металлические двери с большими маховиками и надписью «Радиационное убежище. Третий шлюз». Адам с трудом открыл их, налегая на маховики тщедушным телом. От гида было мало толку — тот стоял рядом, как бы говоря всем своим видом: «Ты хотел, чтобы я отвел тебя к Низзаму, — теперь работай».

Солнечный свет нахлынул яростной волной. Тодт закрыл глаза ладонью, затем очень медленно расплющил веки. На ресницах дрожали радуги…

Выход на поверхность был замаскирован, однако тут, скорее всего, потрудились природа и время. Старик узнал это место. Шлюз находился примерно в километре к востоку от монастыря. Справа был виден оазис, слева — плоскогорье. Впереди — окраина пустыни, под которой почти непрерывно перемещалась Куколка. Но было еще рябое пятно — совсем неподалеку. Клочок земли, усыпанный черепами, костями и черными камнями. Кое-где даже торчали христианские кресты. Один большой камень напоминал оплавленный метеорит. Тут же бродили птицы — каждая размером с курицу.

— Кладбище, — объявил гид.

— Почему так далеко?

— Чтобы не смердело возле монастыря.

Адам с отвращением покосился на падальщиков, занятых своим делом и никак не отреагировавших на появление людей, затем — с сомнением — на своего спутника.

— Пойди погуляй, сынок.

Маленький негодяй покачал головой:

— Я охраняю тебя, старик.

— От кого?

— От тебя самого. От кого же еще?

— Катись к черту! Нет, стой. Сначала скажи, где лежат кости моего любимого учителя Низзама.

Сопляк подловато захихикал и показал пальцем:

— Там, в пещере.

Адам поглядел на желтую каменную стену, в которой зияло несколько черных провалов.

— В какой из них?

— Ты почувствуешь.

Тодт пожал плечами и пошел в сторону пещер. По пути ему попадались фрагменты плохо зарытых тел. Иногда — совсем свежие. В его отсутствие смертность среди монахов и караванщиков приняла угрожающие масштабы. Вонь действительно стояла такая, что кружилась голова. А потом старик вышел из тени.

Под лучами палящего солнца его чуть не хватил удар. В глазах померкло; стена покачнулась; черные разинутые пасти пещер на мгновение захлопнулись… Когда он выпрямился, отверстия снова были на месте.

Гид его не обманул. На расстоянии двух десятков шагов от стены Адам вдруг почуял приятный аромат, словно из третьей пещеры слева истекал невидимый поток свежести. Даже стало чуть прохладнее. Что-то чисто и тонко звенело в воздухе — колокольчики на нездешних заснеженных горных вершинах…

У входа в пещеру лежал камень, похожий на циклопический квайлюд. На камне имелись следы сломанной печати. Адам вошел под низкие своды, в благодатный сумрак, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте.

Пещера оказалась небольшой и абсолютно сухой. Тем не менее старик купался в волнах той же неописуемой свежести, которые обдавали его в такт дыханию. Посреди пещеры валялось нечто смахивающее на фрагменты разбитой яичной скорлупы и одновременно — на остатки растерзанной куклы размером со взрослого человека. Адам нагнулся. Это были всего лишь многослойные затвердевшие куски материи, когда-то обильно пропитанные составом из смирны и алоэ…

Лазарь вышел вон.

На каменном уступе в дальнем углу пещеры стоял кувшин, а под ним — длинный ларец, похожий то ли на игрушечный гробик, то ли на колыбель с крышкой. Тут же аккуратной горкой были сложены кости. Череп находился в середине окружности, образованной фалангами пальцев. Рядом лежал сломанный счетчик Гейгера.

Адам двинулся туда, чтобы как следует рассмотреть натюрморт, составленный из реликвий.

Кувшин был самым обыкновенным на вид, если не считать того, что нечаянно разлить жидкость было невозможно. Предварительно требовалось заткнуть пальцем специальное отверстие. Зато ларец Адам определенно где-то видел раньше. Он погладил потрескавшееся дерево, покрытое лаковой шелухой. Потом отбросил позеленевшие крючки и поднял крышку.

Внутри ларца покоилось то, что старик принял вначале за выпрямленные и высушенные обрубки змеиного тела различной длины, соединенные между собой. Но шкура «змеи» была черной с тончайшим золотым узором. И никакой чешуи.

Адам дотронулся до гладкой поверхности. Вместо ожидаемой прохлады он ощутил страх — как будто прикосновение включило другой, нематериальный уровень чувствительности.

Приступ клаустрофобии был кратковременным, но очень сильным. Тодт в панике обернулся, надеясь, что гид излечит его смехом. Но карлика не было видно; тот находился снаружи и, вероятно, отодвинулся в сторону от входа. До Адама вдруг дошло, что его страх — это только чувство, неизбежно сопровождающее процесс вспоминания, а значит, ему противопоказано вспоминать…