С. Микхайлов - Мир закрытых дверей

– Жанночка! – неистово крикнул он. Даже голуби на далеком карнизе испугались и захлопали крыльями.

Девушка подняла голову. Никогда еще Жанна не видела такого лица у Николая Александровича. Злые корчи до невообразимой чудовищности исказили знакомые округлые черты.

Но Иван на удивление не растерялся. Он отворил дверцу автомобиля и с нечеловеческой стремительностью вытянул с кресла незадачливого паренька – тот, потеряв всякое равновесие, вывалился и проехался даже собственной задницей по асфальту.

– Садись! – Иван крикнул Жанне. Та опомнилась и быстро залезла в машину. Ее парень уже был за рулем и глазел на пылкие стрелки приборного щитка.

– А ты умеешь?… – тоненько начала Жанна, но ее голосок потонул в ядреном реве разгоняющегося родстера.

Юнец вскочил на ноги и взвыл:

– Ах вы суки! Я все папеньке расскажу! Он вас посадит и расстреляет!

Охранники гурьбой выбежали из распахнувшихся настежь дверей – но было уже поздно.

А Николай Александрович все стоял на балконе и смотрел вдаль, не замечая ни расположившегося сзади Александра Федоровича, ни любопытствующих прохожих, ни паренька, матерящегося на всю Екатерининскую.

Димитр отпрянул от окна также быстро и незаметно, как и подошел к нему. Гости продолжали смотреть на улицу. Никто не решался ничего сказать, но в гостиной отчего-то было шелестяще шумно. Первым не выдержал Алябин. Он как будто не своим голосом сказал:

– А чего это она сбежала от министра торговли-то? Поняла, что он старый и никому нынче не нужный?

Затем икнул, внезапно протрезвел, хотя кроме минералки ничего не пил, и проговорил стыдливо-тихо:

– Ой, извините, пожалуйста. Что-то нашло на меня. Бес попутал, как будто!

– Да ничего, ничего! – громко сказал Георгий Евгеньевич и дружески хлопнул Алябина по плечу. – Не нужно стыдиться, когда говоришь правду.

В кабинете его превосходительства горела лишь настольная лампа, раскрашивая стены, шкафы и книжные полки стыдливой краснотой абажура. На макушке абажура имелось хитрое восьмиугольное отверстие – и чрез него свет изливался на потолок в виде геометрически правильного пятна, избавленного от всеобщего покраснения.

За окном давно наступила ночь, но шторы не были задернуты, и потому ничто не защищало от черной тишины пустой Екатерининской улицы.

Николай Александрович уже успел посидеть на каждом из кресел и стульев, но так и не нашел спокойного места – всюду он начинал слышать гнусное шептание, произносившее позорные слова. Вот и свершилось то, чего Николай Александрович больше всего боялся: вокруг ширилась и росла безмерная пустота. Уставшие, подслеповатые глаза чуяли ее: черную, вязкую, склизкую и ползучую.

"Это конец", – подумал Николай Александрович. И вспомнил, как прорицательно улыбнулся Александр Федорович в опустевшей Жанниной комнате, как молчаливо расходились затем гости, как уносили обратно на кухню нетронутые кушанья.

Пустота между тем сгущалась, захватив уже весь спящий и ничего еще не подозревающий город. Николай Александрович попытался представить заголовки завтрашних новостей, но не смог.

"Ничего не осталось теперь у меня", – вздохнул он. Сделал три мучительных шага к секретеру и выдвинул крайний ящик, хранивший в себе почти игрушечный наградной пистолет. Подрагивающей рукой Николай Александрович извлек печальную коробочку макулатурного цвета – внутри заплясали с монетным звоном пульки. Достаточно было одной, но Николай Александрович вставил все шесть. Затем оглянулся на околдованное темнотой окно и увидел на стекле собственный силуэт. Не было теперь ни Жанны, ни министерского поста, ни минерального моря, даже Димитр со своей неразлучной тенью убыл куда-то – осталась только пугающая и невыносимая пустота. И еще были глухие удары никогда не спавших башенных часов. Выстрел раздался где-то сразу после полуночи. Он разбудил храпевшую в угловой каморке Эльвиру Владимировну, она вынудила дежурного охранника проведать квартиру, и вызванный затем доктор Вячеслав Сергеевич Ласкин написал причину смерти так: "атеросклеротический кардиосклероз".

А где-то на другом конце города Иван и Жанна лежали в одной постели, накрытые широким одеялом. За окнами гостиничного номера посекундно вздрагивала фиолетовыми всполохами неоновая вывеска и раскрашивала ночной потолок синеватым сиянием.

– Мне было хорошо, – сказала Жанна.

Но Иван с какой-то стеснительной неловкостью произнес:

– А по-моему, получилось не совсем так, как хотелось бы…

– Да брось ты! – запротестовала Жанна и ткнула его пальцем в ничем не защищенную грудь.

Он улыбнулся еле видимой в полутьме улыбкой.

– И все-таки, – выдохнул он, – мои дико уставшие ноги не позволили…

– Бедненький мой, – проговорила Жанна, продолжая ощупывать рукой его грудь. Это было приятно и ему, и ей.

Синие пятна на потолке продолжали мерцать. Было что-то необычайно завораживающее в них.

Когда Жанна прекратила свои поглаживания, потолок еще сильнее захватил внимание парня, словно гипнотизируя и помогая отрешиться от всего бренного, что было вокруг в надоевшем городе.

Внезапно Иван встал, аккуратно сдвинув их общее одеяло, и по мягкому гостиничному ковролину прошелся до окна. Вывеска внизу билась в конвульсиях.

– Ты куда? – спросила из постели Жанна.

– Не могу заснуть, – тихо ответил Иван.

– Я тоже не хочу спать, – произнесла Жанна.

– Не знаю как у тебя, но я жутко устал, однако глаза даже и не думают слипаться… Странное ощущение…

– Сегодня весь день такой странный и удивительный.

Иван еще раз повернулся к окну и взглянул наружу. Непонятного цвета микроавтобус плавно остановился у края дороги, беззвучно раскрылась сдвижная пассажирская дверь, и на тротуар выпрыгнули неясные очертания людей в защитных касках.

– За нами пришли! – сказал Иван.

– Они? – быстро спросила Жанна.

– Боюсь, что они, – с прискорбием проговорил парень. – Надо одеваться и сбегать отсюда, пока не поздно.

И молодые люди впотьмах натянули на себя ту самую одежду, в которой убежали от монументального прошлого. Но прошлое не сдавалось и следовало по пятам.

В гостиничном коридоре было тихо. Сверху горела каждая вторая лампа. Красная ковровая дорожка вывела ребят на лестницу, кружившую вокруг замурованного кирпичами колодца для лифта.

– Куда теперь? – шепотом спросила Жанна.

Где-то в самом низу послышались шорохи.

– Это, наверное, они, – произнес Иван.

Кнопка подъема вспыхнула красненьким огоньком, и в шахте зашуршала кабина.