Влад Вегашин - Иная вера

А потом прилетела большая птица со странным, бешено вращающимся крылом на спине. Из птицы вышло двуногое, и он как-то сразу же понял – это двуногое не похоже на обычных неполноценных животных, на которых он порой тренировал воздействие на живую плоть. Это двуногое было чем-то сродни ему самому, и только потому он не стал нападать.

Двуногое открыло пасть и стало издавать какие-то звуки. Давно, очень давно, наверное, в прошлой жизни он знал, как издавать их, знал, что они означают. Но это было очень давно, и сейчас он не мог понять, чего двуногое хочет от него. Он уже хотел было на всякий случай убить незваного гостя, но гость вдруг начал издавать звуки прямо у него в голове, и теперь он понимал их.

«Почему ты сидишь здесь, как дикое животное?» – спросило двуногое.

Он зарычал, показывая клыки – он знал, что он не животное.

«Лжешь. Ты животное. Вернее, ты стал животным. Очень сильным, но животным. Я предлагаю тебе вернуться в тот мир, который по праву принадлежит нам».

«Кто есть мы?» – спросил он: слова – он вспомнил, эти звуки назывались словами – двуногого затронули в нем что-то давно забытое, но все еще важное.

«Такие, как ты и я. Имеющие то, чего нет у людей, – дар».

Дар!

Теперь он вспомнил. Да, когда-то он считал, что у него есть дар, но тупое животное сказало, что он не нужен, и прогнало его. Позже он вернулся и убил животное, хотя уже не знал, зачем это делает.

Нельзя верить тем, кто говорит про дар, это он усвоил надежно. Но двуногий, похоже, уловил изменение настроения собеседника.

«Тот, кто пытался тебя учить, был слабым. Он ошибался, и ты правильно сделал, что наказал его. Я правлю теми, кто правит миром. Я предлагаю тебе встать рядом со мной».

«Зачем?»

Это был единственный вопрос, который его волновал. Ему было хорошо в пещерах, несмотря на холод и жару, он давно привык есть сырое, теплое еще мясо, он не помнил, зачем прикрывать свое тело мешающими тряпками. Его устраивала такая жизнь.

«Смотри», – вместо ответа сказал двуногий.

Перед внутренним взором вспыхнула картина. На картине был он сам – умирающий новорожденный, умирающий мальчик, умирающий подросток, юноша, молодой человек, мужчина… он умирал раз за разом и никак не мог умереть. А потом картина потемнела, нестерпимо ярко вспыхнула – и показала других людей: детей, подростков, женщин, мужчин. Все они умирали, потому что мир не принимал их. Затемнение, вспышка – и люди. Сотни, тысячи, миллионы людей – умирающих, даже не осознавая, что они умирают. Отгремела катастрофа, унесшая с собой жизни миллиардов людей, забравшая многие знания, перечеркнувшая многие открытия и поставившая крест на дальнейшем развитии человечества. Человечество смогло выжить после бесчисленных стихийных бедствий, но не смогло заново научиться жить. Человечество нуждалось в ком-то, кто станет направлять, кто сумеет заставить, кто даст верный путь и стимул по нему двигаться.

«Мир лежит в руинах, – говорил двуногий. Говорил, понимая – его слушают, и очень внимательно. – Это наш с тобой мир, и ничей кроме. Мы ответственны за него. Мы должны им править, потому что люди не способны идти своим путем. Нам придется дать им путь».

«Зачем это нам?»

«Потому что это наш мир. И у нас нет другого».

«Зачем нам люди?»

«Люди – и есть мир».

«Я подумаю».

«Подумаешь. Но не здесь. Я не буду предлагать второй раз. Решай – летишь ты со мной или нет. Решай сейчас».

«Что будет, если я пойду с тобой?»

«Я верну тебе сознание, научу жить в этом мире. Если ты откажешься быть со мной – я убью тебя. Если согласишься – я дам тебе знания, которыми владею сам, научу править. Ты войдешь в Братство Повелителей».

«Ты слишком слаб, чтобы убить меня».

«Никогда не смотри на внешнее. Смотри внутрь».

«Ты научишь меня своему миру. Потом мы сразимся, – решил он. – Кто окажется сильнее – тому и решать. Если я тебя одолею – я убью тебя и заберу твой мир. Если ты окажешься сильнее, ты сделаешь со мной, что захочешь».

«Согласен. Но пока я не научу тебя тому, что ты должен знать, – ты будешь меня слушаться. Это не займет много времени».

«Сколько лун?»

«Две. Ты согласен?»

«Да».

«Тогда иди за мной».

Двуногий залез обратно в железную птицу. Ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Первый день он обследовал большой дом, в который его привезли. Вокруг были горы, но какие-то непривычные, незнакомые, хотя он не понимал, как чужие горы оказались настолько близко к его собственным, ведь птица летела совсем недолго! Вблизи дома расстилалось огромное чистейшее озеро, полное холодной вкуснейшей воды. Сам дом был огромен, в нем находилось безумное количество разных комнат, соединенных переходами, и он не успокоился, пока не облазил все и не убедился, что всегда сможет найти пути к отступлению. Перед тем как пустить его свободно ходить по дому, тот двуногий, который забрал его из гор – его звали Вацлав, – велел ему помыться. Он не понимал, зачем, пытался отказываться – но Вацлав напомнил об их уговоре: две луны он должен слушаться Вацлава. Вода в маленьком белом озере, называвшемся ванной, была теплая и приятная, но мыло гадко щипало глаза. Он терпел – еще не пришло время. Отмыв, его завернули в какие-то тряпки, пришел двуногий с острым лезвием и обрил его голову. Чистого и одетого, его выпустили ходить по дому и вокруг него.

Следующие три дня он только ел и спал. Интуиция, ни разу не подводившая его в горах Тибета, подсказывала, что здесь он действительно может чувствовать себя в безопасности – и он этим пользовался.

На пятый день к нему впервые за все это время пришел Вацлав. Дал стакан с резко пахнущей травами жидкостью, велел выпить, а потом лечь на кушетку и расслабиться. Когда он выполнил указания, Вацлав сел в головах кушетки и положил ладони на его виски.

– Теперь слушай мой голос, и не замечай ничего, кроме него.

Сперва было темно и спокойно. Потом темнота сменилась безумным калейдоскопом образов и воспоминаний, обрывков чьих-то фраз, звучанием голосов, вспышками эмоций…

Когда он открыл глаза, в окно заглядывала клонящаяся к горизонту луна.

– Как тебя зовут? – вслух проговорил Вацлав, в его голосе явственно слышалась усталость.

– Людвиг Нойнер, – хрипло проговорил он.

– Вот и хорошо. Отдыхай – завтра начнется все самое сложное для тебя.

Вацлав не солгал – на следующий день и в самом деле начался ад. Впрочем, Людвиг был совсем не против. Теперь, осознавая, сколько времени он потерял и сколько знаний утратил, австриец включился в учебу с невероятным фанатизмом. История, точные науки, языки, литература, политология, юриспруденция, медицина… он хотел знать все. Хотя бы поверхностно… пока что – поверхностно. Раз в неделю к нему приходил Вацлав, и они разговаривали о том, о чем учебников не написано. Они разговаривали о собственной силе.