Сергей Куприянов - Страж зари

— Послушай. — Я собрался с духом. Это не так просто на своих ребят давить. Они свои! Но сейчас… Ох, не нравится это мне. — Хватит мне тут туман пускать, как шептунов в общественном сортире. Я этого не люблю, ты знаешь.

С какой бы другой у меня язык не повернулся так говорить. Да и с ней, если честно, тоже. Но — ситуация. Очень плохая ситуация. Надо.

— Я не понимаю. Что вы от меня хотите?

— Марина!

— Ну я Марина. И что? Что?!

Вот. Только истерики мне еще и не хватало. Здравствуйте, приехали. Нет, понятно, мы все на нервах, такой случай, но — что?

— Что случилось? — спросил я очень мягко, запихивая в желудок все свои эмоции. Ладно, переварим. — Дома что?

Это, конечно, под дых. Дома у нее всегда «что». Мать ее, гениальная ворожея, тихо сходит с ума, в сумерках своего сознания набрасывая проклятия на все, что видит и не видит. А Мария всю эту дрянь распутывает, подчищает. Каждый день. Каждую ночь. Страшно. Утешает только, что мать сильно больна — вот уж утешение! — и сил у нее не много. Но порой, порой… Я видел. И пытался помочь. Но Маринка стеной встала, скалой. Ну кремень же. И мучается одна, никого не подпуская. Вся комната образами завешана, заклятий уж и не знаю сколько. А денег? Маринка ж намоленные иконы покупает, старые. А мать вокруг «кляксами», «кляксами»! Ведьма. Дура старая. Хотя и не очень, если по паспорту. Еще и пятидесяти нет.

— Ничего. Нормально все. — И прошептала: — Спасибо.

Это ее больное.

Последний раз глубоко затянувшись, бросила окурок в серебристую урну в виде распустившегося цветка, какие раньше стояли в парках. Сперли, наверное. Промазала.

Так что же случилось?! Что, маму вашу, происходит?

— Устала?

Она кивнула головой.

— Мы все сейчас в замоте. Ничего, скоро отдохнем. Обещаю. — Я приобнял ее и похлопал по плечу. Не как женщину, как пацана. По-товарищески. Без всяких там. — Скажи мне.

— Сами посмотрите, — прошептала она.

— Ничего, ничего. Все нормально. Сейчас немножко еще. И поедем к себе. Завтрак закажем в «Дольче». Ты есть хочешь?

И тут внутри ангара кто-то страшно заорал.

Я стоял ближе к входной двери, но Марина меня обогнала. Когда я оказался внутри, она уже бежала по бетонному полу широкого прохода, исчирканного черными следами от колес электрокара. Охранник, занявший позицию у входа в офис, схватился за свою дурацкую дубинку, как будто она могла ему чем-то помочь, и стоял, задрав голову вверх. Так, значит, орали в офисе. И, судя по голосу, исполнителем этой сольной партии был наш ссыкун. Что там еще? Может, по-большому захотел? Эх, хорошо бы.

Я еще был только на середине дистанции, когда Марина подскочила к двери. Шустрая девочка. Сторож в форме, силящийся изобразить из себя бравого вояку, даже не сделал попытки ее остановить.

Единственное приоткрытое окно, через которое мог бы донестись такой звук, было на лестничной площадке второго этажа. На бегу я еще подивился, чего бы там делать директору, если его кабинет на третьем, но думать сейчас было некогда, сейчас нужно было бежать, хотя всю эту физкультуру я с детства не люблю.

Видно, Пашковский, когда шел менять свои подмоченные шмотки, тоже углядел это приоткрытое окошко. Лучше бы он сначала штаны сменил. Впрочем, суть дела от этого не меняется.

Я не частный сыщики не милиционер, они, надо полагать, скоро заявятся, если Терминатор не побоится их вызвать, но, в общем, полагаю, события развивались так. Кто-то залез в бухгалтерию, где стоят сейфы, — это этажом выше, рядом с директорскими апартаментами, — взял там деньги, спустился сюда, в кабинет брокеров, чтобы открыть окно и выпрыгнуть на стоящие один на другом поддоны с коробками, кажется, кошачьего корма. Но по дороге за что-то зацепился, или что еще произошло, может, лев случайно цапнул, и то, в чем несли пачки новеньких евро, порвалось, так что купюры высыпались на пол. Лежат как листья по осени, только цвет немного подкачал. Их было много, очень много. По крайней мере на первый взгляд, потому что второго мне не дал сделать подоспевший охранник, раньше других оказавшийся возле Терминатора. Он вытолкал нас с Мариной, точнее, выдавил, и вернулся к директору, сидящему на полу с безумным видом. Опять на полу! Выражение его лица мне сильно не понравилось. В мою бытность работы в дурке я такие лица встречал. Во многом из-за них-то я там долго не задержался. Да и платили там гроши.

Впрочем, смех смехом, но ситуация у нас довольно поганая, и это если не переходить на лексикон одного моего знакомого, отличавшегося некоторой ущербностью мышления, по причине которого он много лет работал пастухом, что не мешало ему слыть отчаянным матерщинником. Теперь становилось понятно, зачем была затеяна вся эта история с дикими кошками. Ну во всяком случае отчасти.

Я машинально достал сигарету, хотя только что курил, и тут посмотрел на Марину. Не потому, что хотел с ней поговорить или там посоветоваться. Сначала мне нужно самому крепко подумать, а потом уже с подчиненными разговаривать. Посмотрел и, скажу честно, лицо ее мне очень не понравилось. Просто очень. В каком-то смысле — даже больше, чем лицо Терминатора. Потому хотя бы, что он мне всего лишь клиент, пусть и выгодный, который сегодня есть, а завтра его и след простыл, и даже к телефону не подходит. Марина же мой человек, член моей команды, от которой я, старый дурак, завишу не меньше, чем они от меня, а то и побольше, только они этого не знают и знать не должны. Даже догадываться.

— А ну-ка пошли, — взял я ее за локоть.

Она какая-то неживая вся. Заторможенная. У нас в дурке такими люди становились после некоторых уколов, которые прописывали буйным. Тут еще очень важно с дозой не переборщить, а то некоторые настолько успокаивались, что и слюни пускали, и ходили под себя — словом, полная, младенческая безмятежность. То есть приятного мало. Но бывало и такое, что больные из такого состояния вовсе не выходили. Никогда. Но это уже специально делалось, да и я такого не застал. Только по рассказам старожилов и знал.

Я отвел, точнее, оттащил ее на лестницу, где имелась золотистая пепельница на высокой витой ножке, и прислонил к стене.

— Рассказывай. Что случилось?

Она замотала головой, стиснув при этом зубы так, что под кожей рельефно обозначились лицевые мышцы.

Нет, не люблю я, ну не люблю давить на своих ребят. Это не дворовый хулиган с дебильными мозгами, после пол-литры возомнивший себя крутым до невозможности. Это мои ребятки, они… Они это чувствуют. И могут не простить. А мне раздрай в команде не нужен. Я таких по объявлению в газете не наберу, это не менеджеры среднего звена, которых, как редиску на рынке, пучками продают. Это штучные спецы, таланты, где-то даже гении. Но уж очень мне Мариночка в этот момент не нравилась. И я надавил.