Константин Радов - Миноносец. ГРУ Петра Великого

– Если государь Петр Алексеевич позволит…

Шелковую подушку со стула – на облучок, могучие царские руки усаживают девочку со мною рядом. Осторожно пускаю пар. Дрожа от усилия, вся в белых клубах, повозка трогается с места и постепенно разгоняется до скорости неторопливого пешехода. Дочка невоспитанно визжит от радости, мамаша на стульях привстает беспокойно, отец идет рядом в готовности спасать свое детище. Идиллия!

– Гляди, царевна: чтобы поворачивать, тут сделан румпель, как на лодке. Клади ладошку сюда.

Дальше мы рулим вместе и завершаем круг, чуть не съехав в кусты с посыпанной песком дорожки.

– Еще хочу!

В прелестных голубых глазах наливаются слезы, только скажи «хватит» – брызнут дождем.

– Лизавета Петровна, гляди, сестрица тоже хочет кататься!

Забытая всеми старшая царевна, закусив губу, страдает над книжкой. В душе младшенькой природная доброта мгновенно побеждает капризы. Стрелой слетев с облучка, хватает за руку любимую сестру и тащит к повозке. Государыня хмурится, но кивает. Еще один круг возле фонтана.

– Еще!

– Не получится: пар вышел и дрова кончились. В другой раз!

Уловив согласие во взгляде Петра, делаю жест мнущимся у галереи ученикам Артиллерийской школы: машину резво откатывают на руках к хозяйственным постройкам, где ей предстоит остывать перед возвращением в мастерские. Переглянувшись с Брюсом, ждем царского слова.

– Зело изрядная диковина! К какому делу ты ее прочишь?

Как всегда, с первого выстрела – в точку.

– Ни к какому, государь. Просто игрушка. Побочное дитя изысканий по сверлению пушек.

– Игрушка, говоришь?! Помнится мне, Лейпольд обратное утверждал перед отъездом. Дескать, великой пользы от сей инвенции чает. Машина, что я ему позволил в Саксонию увезти, – одинаковая с этой?

– Такая же, только без привода к колесам. Огненную повозку сделать – моя мысль. При откачивании воды из шахт, возможно, прок и будет – хотя, должен честно сказать, по надежности система Ньюкомена лучше нашей с Лейпольдом. Нам гораздо чаще приходится кожаную манжету поршня менять. Пар слишком горячий. А преимущество над Ньюкоменом – правильность вращательного движения, меньший вес и размеры. Француз Папен лет двадцать или тридцать назад предлагал суда вместо весел паром двигать…

– За чем же дело стало? В чем препона?

– Как всегда, в деньгах. Если мое творение сравнивать с Божьим – я проигрываю Господу в коммерческом соперничестве безнадежно. Машина сия посильней человека – но слабее лошади. Весит же сорок пудов. А денег стоит… Можно купить табун в пятьсот коней!

– Давай с людьми сравнивать: коней на весла не посадишь!

– Как изволите, Ваше Величество. Рассчитал я, что даже при наибольшем удешевлении механическая сила от сей машины будет многократно дороже равного количества силы человеческой и уж тем более – силы скотской.

– Что же, английские углекопы себе в убыток паровые насосы ставят?

– Нет, просто у них условия особые. Топливо – угольные отходы, ровно ничего не стоящие. Насос работает круглые сутки, как живые твари не могут. И громоздкий размер – не беда. А конский корм в Англии дорог, не говоря о работниках.

– Ну, коли так… – Царь усмехнулся с редким для него благодушием. – Пусть будет игрушка. Приделай к сей телеге деревянную лошадь, да чтоб ногами на ходу перебирала. Чаю, мир со шведами не за горами. Когда будем праздновать – на ней и поедешь.

– А форейтором посажу деревянного шведа! Можно с короля статую сделать: попрошу Растрелли, он не откажет.

Все рассмеялись, представляя конный монумент неприятельского монарха в победной процессии. Брюс, самый серьезный, отрицательно качнул головой:

– Неприлично. Лучше Нептуна или Марса.

– Можно и Нептуна. Тогда конь должен быть морской, с русалочьим хвостом.

В праздной болтовне выливалось облегчение от тревоги: Петр мог бы и разгневаться за напрасную трату казенных денег. Накануне я высчитал, что способен возместить расходы по огненной машине из своего кармана – но тогда придется отказаться от строительства дома в Петербурге. До сих пор обителью мне служила контора железоторговой компании, представляющая по своему устройству несколько соединенных вместе грубых изб. Ввиду известных планов на будущее, со спартанским образом жизни надо было заканчивать.

Совсем было обрадовался, что гроза миновала, однако в самый последний момент, когда артиллерийские ученики уже цепляли колдовскую повозку к запряженному четвернею передку, а мы трое откланивались, государь остановил меня неожиданным вопросом:

– Со штатом богородицкой ландмилиции как у тебя дела?

– Почти укомплектован, Ваше Величество! Но если строить там верфь и чугунолитейный завод – еще бы тысячи три семей принять. Не в ландмилицию, а в простые работники…

– Тебе дай волю – полстраны в степь переманишь. Малороссийских жителей обяжи, нечего им без дела прохлаждаться. Заставь, коли добром в работу нейдут: начнешь принуждением, а добрый плод появится – сами благодарить будут!

– Я, государь, от принуждения не отрицаюсь – но боюсь меру перейти. Не верю в крепость сделанного неволей: оно рассыплется, лишь утомится рука, держащая кнут.

– У меня не утомится. И вас чинами жалую не затем, чтоб мешкали кнут употребить, когда польза отечества требует. Ты генерал-майор или старая баба?!

– Если угодно Вашему Величеству – то генерал-майор. Неугодно – готов искать другую службу.

– Фу ты, какой щекотливый! Нашел время обижаться – война не кончена. Отпиши на линию обер-коменданту, пусть малороссиян в работы ставит. Не хочешь неволить – нанимай, только денег из казны не проси. Беглых принимать запрещаю. Сие разве в крайней военной надобности могло быть терпимо. Все, ступай! Ступай, я сказал, нечего мне противности строить!

Какая муха укусила царя? Недоумение и обида, вероятно, так отчетливо обозначились на моем лице, что доброжелательный Нартов шепнул милосердно:

– Вчера Светлейший князь визитировали. Обыкновенно государь никого не велит пускать, когда изволит заниматься в токарне…

Ожидать пересказа беседы не следовало, царский токарь и без того склонился в мою сторону до самого предела, позволяемого лояльностью к хозяину. Но догадаться кое о чем нетрудно…

– Та-ак… Вышли мне боком почепские мужики…

Брюс глянул строгим взором:

– Ты что, ЕГО крестьян принимал?!

– И его – тоже. Совсем не думал, что он таким крохобором окажется!

– Девятьсот душ, по-твоему, крохи? Слышал я в Вотчинной канцелярии, у него столько считается в бегах.

– В масштабе владений Светлейшего – мелочь. Из них у меня на линии от силы треть, где искать остальных – не ведаю.