Сьюзен Коллинз - Сойка-пересмешница

Я вспоминаю реакцию Боггса, когда призналась, что не особо задумывалась о преемнике Сноу. «Если твой мгновенный ответ не Койн, тогда ты угроза. Ты — лицо восстания. У тебя больше влияния, чем у кого бы то ни было. Не вдаваясь в подробности, всё, что ты когда-либо делала — это терпела её».

Внезапно я задумываюсь о Прим, которой ещё не исполнилось четырнадцати, которая не была достаточно взрослой, чтобы ей присвоили звание Солдата, но каким-то образом она оказалась на линии фронта. Как могло такое случиться? Я не сомневаюсь, что моя сестра хотела быть там. Что она была более талантлива и одарена, чем кто-либо из старших. Но при всём при этом кто-то очень высокопоставленный должен был бы одобрить участие тринадцатилетней девочки в боевых действиях. Сделала ли это Койн в надежде, что потеря Прим подтолкнёт меня к самому краю? Или, по крайней мере, утвердит меня на её стороне? Мне не пришлось бы присутствовать при этом лично. Многочисленные камеры охватили бы весь Центр Города. Навечно запечатлевая это мгновение. Нет, теперь я схожу с ума, соскальзывая, в своего рода, параноидальное состояние. Слишком много людей знали бы о задании. Информация бы просочилась. Или нет? Кто должен был знать, кроме Койн, Плутарха и небольшого преданного или с лёгкостью пущенного в расход экипажа?

Мне отчаянно нужна помощь в решении этой головоломки, вот только все, кому я доверяла, мертвы. Цинна. Боггс. Дельф. Прим. Есть Пит, но он не может ничего, кроме как строить предположения, да и в любом случае: кто знает наверняка, в каком состоянии его рассудок? В таком случае, остаётся только Гейл. Он далеко, но даже будь он рядом со мной, могла ли я положиться на него? Что я могла сказать, как сформулировать, не упоминая, что это его мина убила Прим. Невероятность этой мысли больше, чем что-либо другое, убеждает, что Сноу, должно быть, лгал.

В конечном счёте, есть только один человек, к которому можно обратиться, кто может знать, что произошло, и всё ещё оставаться на моей стороне. Рискованно поднимать эту тему при всех. Но наряду с тем, что я допускаю, что Хеймитч мог рисковать моей жизнью на арене, я всё же не думаю, что он бы сдал меня Койн. Независимо от того, какие проблемы могут возникать между нами, мы предпочитаем разрешать наши разногласия один на один.

Я быстро поднимаюсь с кафельного пола, распахиваю дверь и иду через холл к его комнате. Когда мой стук остаётся безответным, я толкаю дверь внутрь. Фу! Просто поразительно, с какой скоростью он способен захламить пространство. Тарелки с объедками, разбитые бутылки из-под ликёра и куски разломанной во время пьяного буйства мебели разбросаны по его жилищу. Немытый и нечёсаный, он валяется в бессознательном состоянии на кровати на спутанных в узел простынях.

— Хеймитч, — зову я и трясу его за ногу. Разумеется, этого мало. Но я делаю ещё несколько попыток, прежде чем выплеснуть ему в лицо кувшин с водой. Шумно ловя воздух, он приходит в себя, начиная вслепую рубить воздух своим ножом. По-видимому, окончание правления Сноу не равносильно окончанию его террора.

— А, это ты, — говорит он. По его голосу я понимаю, что он всё ещё пьян.

— Хеймитч, — начинаю я.

— Вы только послушайте. Сойка-пересмешница обрела свой голос, — хохочет он. — Ну что ж, Плутарх будет счастлив. — Он делает большой глоток из бутылки. — Почему я насквозь мокрый?

Я неуклюже роняю кувшин в кучу грязного белья за моей спиной.

— Мне нужна твоя помощь, — говорю я.

Отрыжка Хеймитча наполняет воздух парами белого ликёра. — Что такое, дорогуша? Опять проблемы с мальчиками?

Не знаю почему, но это ранит меня так, как Хеймитчу редко удаётся. Должно быть, это отражается на моём лице, потому что даже в состоянии опьянения, он пытается отыграть назад. — Ладно, не смешно. — Я уже у двери. — Не смешно! Вернись!

По глухому стуку, с которым его туша свалилась на пол, я понимаю, что он пытался пойти за мной, но это уже бессмысленно

Я зигзагом пересекаю особняк и исчезаю в гардеробной, полной шёлковых вещичек. Я сдёргиваю их с вешалок, пока не получается большая куча, в которую я закапываюсь. За подкладкой своего кармана я обнаруживаю затерявшуюся таблетку морфлия и всухую проглатываю её, предотвращая подкатывающую истерику. Однако, этого недостаточно, чтобы всё исправить. Мне слышно, как Хеймитч зовёт меня вдалеке, но в его состоянии он не найдёт меня. Особенно в этом новом месте. Окутанная шёлком, я чувствую себя гусеницей в коконе, ожидающей метаморфозы. Я всегда полагала, что это мирное состояние полного покоя. Сначала так оно и есть. Но по мере моего путешествия в царство ночи, я всё больше и больше чувствую себя загнанной в ловушку, задыхающейся в скользких путах, неспособной вырваться, пока не превращусь во что-то прекрасное. Я корчусь, пытаясь избавиться от своего разрушенного тела и открыть секрет выращивания безупречных крыльев. Несмотря на огромные усилия, я по-прежнему остаюсь омерзительным существом, загнанным в своё нынешнее состояние взрывами мин.

Столкновение со Сноу открывает дверь моему старому репертуару ночных кошмаров. Словно меня опять ужалили осы-убийцы. Волна ужасающих образов с короткой передышкой, которую я путаю с бодрствованием, только чтобы обнаружить следующую захлёстывающую меня волну. Когда меня, в конце концов, находит охрана, я сижу на полу в гардеробной, запутанная в шелка и заходящаяся истошным криком. Сначала я дерусь с ними, пока они не убеждают меня, что хотят помочь, стаскивают с меня душащие тряпки и провожают назад в мою комнату. По пути мы проходим мимо окна, и я вижу, как по Капитолию расползается серый снежный рассвет.

Мучающийся похмельем Хеймитч ждёт с горстью таблеток и подносом еды, к которой ни у кого из нас нет аппетита. Он снова делает слабую попытку разговорить меня, но, понимая, что это бессмысленно, отсылает меня в ванную, которую уже кто-то наполнил. Ванная глубокая, с тремя ведущими ко дну ступеньками. Я медленно вхожу в тёплую воду и усаживаюсь в пену по шею, надеясь, что вскоре сработают лекарства. Мои глаза фокусируются на розе: её лепестки за ночь осыпались, наполнив душный от пара воздух своим сильным ароматом. Я поднимаюсь и тянусь за полотенцем, чтобы набросить его на цветок, когда раздаётся осторожный стук, дверь ванной отворяется, представляя моему взору три знакомых лица. Они пытаются улыбнуться мне, но даже Вения не может скрыть потрясения от моего изуродованного как у переродка тела.

— Сюрприз! — пищит Октавия, а потом заливается слезами. Я ломаю голову над их повторным появлением, когда осознаю, что сегодня, должно быть, день казни. Они пришли подготовить меня для камер. Перевоплотить меня в Красавицу. Неудивительно, что Октавия плачет. Это невыполнимая задача.