Лиланд Модезитт - Подобно Войне за Веру

— Салья всегда хотела строить, создавать. Когда она прилетала домой, мы много говорили о работе, о технических подробностях, о том, как она разрабатывает свои споры. — Он уставился в полупустую кружку. — Мне недостает ее. И Нинки.

— Ты знаешь, что случилось на Хелконье? — Тристин постарался говорить ровно и тихо.

— Не вполне. Кое-кто из них прыгнул в планетолеты, в атмосферные буксиры и вступил в бой. Именно это спасло станцию. Это и героическое поведение одного майора. Женщины. Она тоже погибла. И все остальные… Большинство, во всяком случае… Не знаю, села ли Салья в летательный аппарат. Не думаю, что узнаю когда-нибудь, да это и неважно. Знаю, что так поступил Шинджи. Некоторые… Кое-кого не нашли. Его не нашли. И ее.

Тристин снова прошел к окну. Тяжелый дождь продолжал низвергаться на сад, облака как будто стали темней. Элсин допил последний глоток из своей кружки, затем отодвинул стул и заковылял к чайнику.

— Здесь холодно. Давно мне не бывало так холодно.

Тристин обернулся, следя за отцовской походкой, и заметил, что тот слегка шаркает, увидел, как еще сильней поредели и засеребрились отцовские волосы.

— Все изменилось.

— Такое случается… — Элсин опять поставил на плиту большой чайник.

— Беспорядки. Поверить не могу. Здесь? Что происходит?

Элсин вздохнул.

— То же, что и всегда. Люди ищут виновных. Наше наследие происходит от двух групп, которые всегда отрицали, что они часть проблемы. Ранние экологисты обвиняли индустриализацию в разрушении окружающей среды, а между тем не отказывались приобретать все новые товары и услуги, производимые индустрией. А предшественники парасинто всегда презирали чужестранцев и стремились их изолировать. Под давлением обстоятельств люди зачастую вынуждены возвращаться к своим корням. Они словно спускаются по лестнице цивилизации. А Коалиция находится под огромным давлением.

Тристин облизал губы. Он ощущал это давление.

— Цены растут и растут, трудно покупать новое оборудование, особенно электронейронное, сложную электронику или микротронику. Говорят о призыве с целью заполнить все места в Службе… — Слова Элсина мало-помалу затихли. — Хочешь еще чаю?

— Пожалуй, немного налей. — Тристин отвернулся от окна и от проливного дождя. Взял со стола свою кружку.

— Тебе теперь следует остерегаться, — продолжал отец. — И всегда ходить в форме… В Камбрии для тебя теперь не так безопасно, как прежде. Особенно вблизи молодых. Пожилые люди верят в сдерживание, но не молодежь. Она просто видит потери и не может понять, почему правительство ничего не делает.

Тристин кивнул.

— Форма ничего не значит для них. Я в этом уже убедился. — Он поднял кружку и держал ее, пока отец наливал ему горячий чай.

— Дела все хуже. Все политики ищут, на кого бы свалить неудачи, и валят на ревяк.: «Если бы не алчные Ревенанты…» — Отец фыркнул. — Ревяки таковы, какими были всегда. Они экспансионисты и авантюристы с высоким уровнем рождаемости. С ними все давно ясно. Мы просто не захотели заплатить нужную цену, остановив их раньше, и оказались удобной мишенью, так как пытались лишь сдерживать их, а не перенести войну в их пределы. Арджентяне начали бы с того, что разрушили бы Уистух, а нам мешает ужас перед полным разрушением.

Тристин осторожно отпил чаю, и все-таки обжег себе язык.

— Ни один политик не желает признать этот ужас, объяснить наше нежелание перенести к ним войну. Поэтому нарастает истерия. Демократические Капиталисты почти захватили ассамблею на выборах в этом месяце, и Фьюзели проталкивает решение о тотальном преобразовании промышленности на военный лад. Зеленые шуганули его, но они утрачивают свои позиции. Сомневаюсь, что новее правительство продержится еще три месяца. — Элсин вымыл под краном свою кружку, прежде чем опять наполнить ее. — Политика. Она ничего не решает, и никому не может помочь. — Он выглянул в сад, где по-прежнему шел дождь. — Ясней ясного, нет, не может.

— Нет, — сын стоял плечом к плечу с отцом, и они наблюдали за дождем и тучами. — Нет, может.