Хироси Сакурадзака - Все, что тебе нужно – это убивать

— Эй! Я что тут объявлял голосование?!

И тут весь взвод прорвало, словно моя фраза была сигналом, которого только и ждали.

— Я, пожалуй, голосую за Йонабару!

— А я поставил фильтр на ваши шутки, так что поберегите дыхание.

— Кажись, Кирия должен помедитировать еще на физподготовке, если он не хочет, чтобы Йонабару было так легко его достать.

— Сэр! Мне необходимо перезапустить мой бронекостюм, Сэр! Я не хочу, чтобы он завис в бою!

— Ох, чуваки, я бы убил за сигарету! Похоже, я оставил их в другом костюме.

— Ты разве не бросил?

— Эй, хорош там! Я пытаюсь поспать!

И вот такое по всему каналу связи, прямо как в каком-нибудь интернетовском чате! Все, что мог сделать Феррел — это вздохнуть и покачать башкой бронекостюма.

Когда так сильно нервничаешь, вместо того, чтобы грызть ногти, лучше отвлечься, думая о чем-нибудь приятном. Нас научили этому на тренировках. Ну, и конечно, если собрать вместе кучу животных вроде этих, скорей всего их мысли только и будут, что о сексе. Была только одна девушка, о которой я мог думать — моя миленькая, маленькая библиотекарша. И то, я уже едва мог вспомнить ее лицо. Интересно, что она теперь поделывает? Уже с полгода как она замужем, может даже залететь успела. Я призвался сразу после окончания школы, и она разбила мое сердце. Не думаю, что это как-то было связано, но кто его знает?

Идя в армию, я думал сделать что-то осмысленное в этом гребаном мире, поставив на кон свою жизь и поглядев какие карты сдаст судьба. Каким же вечнозеленым я был! Если даже сейчас я был чайно-зеленым, то тогда, похоже, был лимонно-яркого зеленого оттенка. Как оказалось, жизь моя стоила меньше, чем одна из этих бомб, а в прикупе мне от судьбы досталась только ерунда без смысла и резона.

— Твою мать! Если мы не собираемся рыть тут окопы, может хоть присядем?!

— В окопах не спрячешься.

— А этот активный камуфляж хреновее дерьма! Кто сказал, что они видят не лучше нас? Считалось, что и коптеры им не увидеть, но они их посбивали на Окинаве, как воздушные шарики в тире!

— Когда мы побежим в атаку, я непременно проверю им зрение!

— А я все равно считаю окопы величайшим изобретением человечества. Полцарства за окоп!

— Когда вернемся, можешь рыть их сколько влезет. По моему приказу!

— А разве это не пытка для заключенных?

— Я отдам свою пенсию тому, кто придумает как вас… Черт, началось! Не дайте отстрелить вам яйца, парни! — Заорал Феррел.

Шум боя заполнил воздух. Я почувствовал дрожь отдаленных взрывов.

Как там Йонабару? После случившегося на физподготовке, может мой сон всего лишь сном и был, но я не прощу себе, если с Йонабару что-то случится по моей вине. Проиграв виденное во сне, я припомнил, что дротик прилетел примерно с направления на два часа, пробив экран и разнеся его к чертям. Это случилось примерно через минуту после начала боя.

Я напряг тело, приготовившись быть сбитым с ног в любой момент.

Руки тряслись, поясница чесалась, а складки на одежде врезались мне в бок.

Что они ждут?

Первый залп не задел Йонабару.

Выстрел, который по моим предположениям должен был убить его, оказался направлен на меня. Не было шансов успеть сдвинуться и на миллиметр. Я никогда не забуду вид того вражеского дротика, летящего точно в меня.

Бульварный роман лежал у моей подушки.

Это был детектив про сыщика, якобы специалиста по Востоку. Мой указательный палец был зажат между страницами, где ключевые герои встретились в японском ресторане в Нью-Йорке.

Не вставая, я внимательно осмотрел казарму. Ничего не изменилось. Купальник кинозвезды всё так же украшала голова премьер-министра. Надорванный бас уныло пел из радио на верхней койке; давно почивший певец уговаривал нас не плакать о потерянной любви. Подождав и убедившись, что ди-джей зачитал прогноз погоды своим высоким голосом, я поднялся.

Я перенёс свой вес и сел на край койки.

Затем я ущипнул свою руку так сильно, как только мог. Место щипка покраснело и зверски заболело. Слёзы заволокли мои глаза.

— Кейджи, подпиши это.

Йонабару свесил голову с верхней койки.

— …

— В чём дело? Ещё не проснулся?

— Не… Тебе нужна моя подпись? Давай.

Йонабару скрылся из виду.

— Ты не против странного вопроса?

— Что? Слушай, мне нужно только, чтобы ты расписался над пунктирной линией. — его голос доносился сквозь верхнюю раму, — Не нужно писать что-то ещё. Никаких карикатур на лейтенанта на обратной стороне или чего-нибудь эдакого.

— Зачем мне это делать?

— Не знаю. Но я это сделал, когда подписывал первый раз.

— Ладно, не начинай. Я всего лишь хотел спросить, бой завтра или нет?

— Конечно. Это ведь не такая вещь, которую могут отменить.

— Ты никогда не слышал о людях, переживающих один и тот же день снова и снова?

Возникла пауза, после которой он ответил. — Ты уверен, что ещё не спишь? День после вчера — это сегодня. День после сегодня — это завтра. Если это будет работать как-то иначе, мы ведь не дождёмся Рождества или дня Святого Валентина. Тогда нам крышка. Или нет?

— Да. Верно.

— Слушай. В завтрашней операции не будет ничего особенного.

— … Верно.

— Будешь так париться насчёт неё, свихнёшься до того, как они получат шанс вышибить тебе мозги.

Я тупо уставился на аллюминиевые перекладины кровати.

Когда я был ребёнком, война против Мимиков уже началась, и вместо ковбоев и индейцев, или полицейских и грабителей, мы играли в войнушку с пришельцами, используя игрушечное оружие, при помощи пружины стреляющее пластиковыми пульками. Они легонько жалили, попав в тебя, и не наносили никакого вреда. Даже при выстреле в упор боль была не сильной. Я всегда играл роль героя, принимающего удар на себя. Я смело прыгал прямо на линию огня, принимая одну пулю за другой. Я подпрыгивал при каждом попадании в себя, исполняя импровизированный танец. У меня это хорошо получалось. Воодушевлённые смертью героя, мои товарищи храбро бросались в ответную атаку. Своим благородным самопожертвованием, он обеспечивал спасение человечества. Объявлялась победа, и дети, игравшие за вражескую сторону, возвращались на сторону человечества, и все праздновали.

Играть героя, сражённого в битве — одно дело, умереть героем в реальной войне — совсем другое. Став старше, я понял разницу и теперь знал, что я не хочу умирать. Даже во сне.

От некоторых кошмаров ты не можешь проснуться, неважно, сколько раз ты пытаешься. Я был в ловушке кошмара, и сколько бы раз я не проснулся, мне из неё не вырваться. То, что я знал, что попал в петлю времени и не могу из неё вырваться, было хуже всего. Я поборол панику.