Николай Гуданец - Опасный груз

Капитан Мэг развел руками:

— Трудно ответить так сразу. Но если жизнь экипажа и судьба корабля подвергнутся опасности… тогда… не исключена возможность…

— Вы откроете стрельбу?

— Возможность не исключена.

— И следовательно, нарушите Принцип Гуманности?

— В ситуации, о которой мы говорим, Принцип Гуманности будет попран вне зависимости от того, выстрелит капитан или нет.

— Что-то больно сложно вы рассуждаете.

— О, ничуть. Если капитан не выстрелит и не обезвредит того, кто угрожает чужой жизни, это называется отказ в помощи. Тем самым нарушится один из аспектов Принципа. Налицо неразрешимое и трагическое противоречие.

— Все ясно, капитан. С револьвером обращаются так. Прежде всего сдвигаете предохранитель. Затем направляете ствол на… гм… объект стрельбы. Затем нажимаете указательным пальцем на курок. При необходимости стреляете неоднократно, пока не добьетесь положительного результата.

Капитан внимательно следил за манипуляциями Ульса.

— О, это достаточно просто. Даже не требуется специальной подготовки, — сказал он, взяв из рук разведчика оружие и засовывая в кобуру. — Весьма при- знателен.

Прозвучал сигнал зуммера. На табло пошел отсчет времени перед субпространственным нырком. Капитан Мэг вернулся на свое место, сел и опустил ладонь на пульт.

— Капитан, извините, если я вас отвлекаю, — возобновил разговор Улье. — Но до нырка еще есть время. И я хотел бы побеседовать, если вы не против, конечно.

Капитан Мэг развернулся вместе с креслом лицом к Ульсу.

— Пожалуйста.

— Не находите ли вы, что инструкция относительно капитанских револьверов абсурдна от начала до конца?

— Личное мнение капитана Мэга тут ни при чем. Инструкции даны для выполнения, а не для обсуждения.

— Согласен. Но вы инструкцию выполнили в точности. Теперь не грех и обсудить ее на досуге. Начнем того, что не на каждом корабле имеется отставной разведчик, чтобы обучить капитана стрельбе.

— К счастью, в нашем случае это не так.

— Тогда, извольте, поговорим о нашем конкретном случае. Предположим, что на наш корабль прокрался колонист. Остается выяснить, кто бы это мог быть. Хиск? Тод? Может быть, я?

— Последнее вероятнее всего, — без тени юмора заметил капитан. — Штурман Хиск и механик Тод идут не в первый рейс на этом корабле, и была возможность оценить их квалификацию. Они не колонисты. Они для этого чересчур компетентны в своем деле.

Улье расхохотался:

— Прекрасно, капитан! Один — ноль в вашу пользу. Допустим, я колонист, пробравшийся на корабль с преступной целью. Допустим также, что я собираюсь нa вас напасть. Интересно, что вы предпримете? А?

Капитан Мэг погрузился в мучительное раздумье Нет, нет и еще раз нет, он явно не имел никакого отношения к колонистам. Уверившись в этом, Улье мог с легкой душой разрядить ситуацию.

— Ладно, — сказал он. — Оставим шутки. Я никакой не колонист. Хотя бы потому, что меня знает в лицо Старик.

— Это имя ничего не говорит капитану Мэгу.

— Ну, главный диспетчер, если на то пошло.

— Ах да, совершенно верно, — капитан просиял. — Самое лучшее доказательство, других не требуется.

— Я тоже так думаю. Но хочу задать все тот же вопрос, несколько видоизменив его: как бы вы вели себя, доведись вам вступить в поединок с колонистами? Вы уверены в том, что сможете выстрелить?

— Если есть хоть малейшая возможность не обсуждать этот вопрос, капитан Мэг хотел бы ее использовать с глубочайшими извинениями.

— А все-таки, — не отставал Улье. — Десять минут назад вы при помощи абстрактных выкладок убедились, что без стрельбы не обойтись. Но одно дело — решить проблему абстрактно, в уме, а совсем другое — пальнуть в нападающего на вас выродка. Боюсь, что, если дойдет до вполне конкретных действий, капитан, вы не сдюжите. Увы, это так.

— Необходимость причинить зло — самое тяжкое испытание, — подумав, сказал капитан Мэг. — Именно необходимость причинить зло другому человеку.

— Они не люди! — крикнул Улье. — Вы не знаете, вы не можете даже вообразить, какое это зверье! Я видел их, я знаю, что говорю, я насмотрелся такого, что не приснится в кошмарном сне! Я видел, как они убивают друг друга. И поодиночке, и десятками тысяч. Им уничтожить себе подобного не тяжелей, чем сплюнуть! Вы не можете этого представить, вы родились на Ийе. Но они — зверье. Зверье! Самое страшное и хищное зверье во всей Галактике. Они — людоеды. Они — вне закона. Это говорю вам я, я, тысячу раз ходивший среди них на волосок от смерти! И если бы я мог, я их…

Улье прервался, испугавшись сам того, что едва не дорвалось с языка.

— Убивали бы, — закончил его мысль ийянин. — и это означало бы лишь то, что вы, будучи не в силах поднять их до себя, упали до их уровня. А знаете, разведчик Улье, вы — очень слабый человек. Очень, очень слабый. С первого взгляда может показаться, что в вас незаурядная сила. Но вся она — как пирамида, стоящая на своей вершине. Ваша сила велика, но, увы, шатка. Я понимаю, что наш разговор закончился бы просьбой передать револьвер вам. Вы подозреваете, что рейс пройдет не совсем обычно, хотя я сомневаюсь, так ли это. Одно несомненно: оружие вам ни к чему. Да, вы не раз смотрели гибели в глаза и не раз держали в руках человеческие судьбы. Но вкладывать оружие в эти руки я не могу, не хочу и не буду.

Тон его речи ничем не отличался от обычного — ровного и подчеркнуто корректного. Однако Улье заметил и оценил отсутствие назойливых ийянских формул вежливости. Капитан Мэг вышел из себя. Капитан Мэг открыто грубил. В меру своих способностей, разумеется.

— Нет, так и не надо, — махнул рукой Улье. — Не скрою, мне было бы спокойнее знать, что револьвер — в Надежных руках вроде моих. Но, капитан, я и безоружный стою дюжины вооруженных. Говорю это без бахвальства. Наверно, вы знаете хотя бы понаслышке, чему обучают разведчиков.

— Судя по вам, их обучают все-таки не тому, чему необходимо, — все в том же духе отвечал капитан Мэг. — Нет, не тому.

— Интересное суждение. Чему же мне следует научиться?

— Прежде всего — умению видеть в колонистах людей. Помнить о том, что они люди. Не сметь забывать о том, что они люди. Такие же, как вы и я.

— Видите ли, капитан, каждый из них признает человеком лишь самого себя. А остальных за людей не считает. Со всеми вытекающими последствиями Они не мучаются проблемами высшего порядка. Они даже не задумываются о том, что другой может испытывать боль, душевную муку. А когда они что-то замечают, это их только забавляет. Они не понимают самого элементарного — того, что другой тоже хочет жить.