Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)

– Разве это на самом деле возможно? – спросил Михельке с недоверием и тайной надеждой.

Макс прижал свои губы к уху наследника и сказал гулко и страшно:

– Доктор Вандермеер – ученик Вивисектора. Помни, ты поклялся, твое королевское слово должно быть свято!

– Я хочу, да, очень хочу! Если ты не врешь и не шутишь, – торопливо добавил Михельке. Он боялся, что Макс просто расхохочется, но тот сказал серьезно:

– Тогда я поговорю с папой, а папа поговорит с доктором Вандермеером. Но только завтра, а то вдруг ты передумаешь. Эрикуба, она ведь очень страшная.

– Я не передумаю! Только… зачем это доктору Вандермееру? Его ведь каз… то есть накажут, если узнают…

– Никто не узнает, – сказал твердо Макс. – Мы с тобой друзья, и я тебе доверяю. Ты пообещал мне молчать и не обманешь меня, своего друга. А зачем это доктору Вандермееру – очень просто: ты когда-нибудь вырастешь и станешь королем, и наградишь за это его и моего папу.

Этим вечером Михельке долго не мог уснуть. Он делал то, что всегда хотел, но не осмеливался прежде: встал во тьме и крадучись подобрался босиком к окну, раздвинул тяжелые складки портьер и всмотрелся в огни за дворцовой оградой. Стены дворца будто трескались вокруг него, как скорлупа вокруг цыпленка. Совсем рядом жил, дышал и волновался огромный, ужасный, прекрасный Кетополис. Где-то там, снаружи, билось сердце города – в Опере? На бульварах? В порту? Или на болотах, или в подземелье морлоков? Михельке не знал, но точно был уверен – жизнь города не во дворце. И он твердо решил узнать, и завладеть тайной Кетополиса, этого чудо-города, которым ему суждено было править. Вернувшись ворочаться в смятой горячей постели, наследник считал, сколько раз протрубит часовой кит: с каждым разом ближе утро, которое должно все изменить…

– Вы уверены, ваше высочество? – тихо спросил доктор Вандермеер за утренним осмотром. – Конечно, сейчас самое благоприятное время для такой операции – весь дворец озабочен русским катаром, и присмотр за вами целиком передан в наши руки, так что о вашем усовершенствовании никто не узнает. Когда еще выдастся такой случай – а подобные устройства с наибольшим успехом приживаются у детей, для взрослых успех сомнителен… Но вы уверены, что хотите этого, и будете скрывать ото всех, кроме меня, доктора Мюллера и Макса? Это очень серьезный шаг, его нельзя делать без обдумывания.

– Я хорошо подумал, – так же тихо ответил Михельке. – Я понял, что у меня нет никого ближе, чем Макс, и я хочу, чтобы наша дружба продолжалась. Когда мы вырастем, я назначу его своим личным лейб-медиком. Так что мы всегда будем вместе, и я так хочу, я доверяю ему.

Доктор Вандермеер испытующе поглядел на наследника, отвел взгляд и чуть заметно кивнул Максу. Затем с непонятным вздохом обратился к Михельке:

– Тогда сегодня в шесть часов вечера выпейте этот состав. Когда я к девяти приду на вечерний осмотр, вы будете уже спать медицинским сном, и я сделаю вам эту операцию. Если передумаете – просто не пейте.

Днем Макс рассказывал про веселый карнавал, который бывает накануне Большой Бойни; про то, как празднующая толпа несет цветных бумажных китов и драконов, и они движутся, будто живые; про сказочные огни фейерверков и радостную суматоху на улицах. Михельке прежде в дни карнавала видал только далекие отблески в небе, да глухие отзвуки веселья доносились до него, пока мистер Джонс не задергивал на ночь глухую штору. С новым, острым слухом открывалась возможность увидеть и услышать все самому…

А еще Макс говорил про бравых контрабандистов, которые, рискуя жизнью, привозят разные чудеса из всех стран мира, и прячут свои грузы в хитрых местах, чтобы никто не прознал. Но тот, кто слышит лучше прочих и не боится, может узнать что угодно, и доступ к сокровищам контрабандистов откроется перед ним легко.

И про Плетельщиц, которые сами слепые, но общаются друг с другом через свои плетения. У них есть целый квартал, куда ход всем, кроме них, запрещен; там всюду натянуты сети, и Плетельщицы, как паучихи, получают сигналы, если их спокойствие кто-то потревожит. Тогда они высылают свирепых охранников – но ловкий человек может тихо скрыться, узнав немало опасных секретов.

И про барбюнов, которые соревнуются, у какой семьи будет ярче и красивее карнавальная повозка, поэтому начинают делать их заранее, в глубокой тайне. Сейчас они уже наверняка начали готовиться, и мальчик с острым слухом и его друг могли бы втайне подкрасться и подсмотреть, как те ночью в своих мастерских вытачивают разные фигуры для повозок, красят их в яркие цвета, а после прячут.

Разве мог Михельке передумать?!

…Противная, белая и голая, как червяк, обезьяна Эрикуба тянула к Михельке шесть лап с десятком хватких пальцев на каждой, скалила острые желтые зубы и хохотала, как все мамины фрейлины разом. Михельке – в одной руке сабля, в другой кортик генерала Остенвольфа – делал выпад, другой, и отрубленные лапы падали наземь, Эрикуба с визгом убегала.

…с шипением и свистом обступали Михельке морлоки: лысые, скрюченные, со злыми красными глазками. Они выжидали момент, когда Михельке отвернется – наброситься на него скопом, схватить, придушить, заткнуть рот – и унести в подземелья, чтобы там сожрать или сделать еще чего похуже. Но смелый королевский наследник не отворачивался: он громко кричал: «Прочь, проклятые морлоки, вам не место на земле!» Махал сменившим саблю факелом, грозил все тем же кортиком – и морлоки, шипя, скрывались.

…Михельке купался в канале – как же это было здорово! Совсем не то, что в тесной дворцовой ванне. А вода сверкала под солнцем, смеялась и пела, и качала и обнимала, как мама в давние-давние времена. Она была родная и теплая. Михельке махал руками и ногами, потом просто лег на воду и зажмурился, подставив лицо теплым солнечным лучам. Было так спокойно и хорошо… Но вдруг какая-то гибкая плеть схватила его за ноги, мальчик забарахтался в приступе паники. Чьи-то щупальца тянулись из темной глубины, крепко опутывали. Кальмар, проклятый кальмар!!! Михельке завопил, дернувшись, но кальмар сдавил его голову, руки, ноги; виски жгло, будто отцовскими розгами. Вода сомкнулась над мальчиком, полилась в нос, в горло – и тут что-то дернуло его вверх, а кальмар ослабил хватку. Разлепив глаза, задыхаясь, Михельке разглядел генерала Остенвольфа – тот, одной рукой держа мальчика, другой рубил кальмара. По воде расплывались темные струи кальмаровой крови, и вот уже последнее щупальце дрогнуло и оставило ногу наследника. Кальмар сгинул в темной бездне.

– Спасибо, генерал, вы спасли меня и всю страну, – еще задыхаясь, сказал Михельке. – Вы мой герой – я знал, что смогу на вас рассчитывать!