Эрик Рассел - Невидимый партнер

– Чья коабль? Чья коабль?

Лайминг промолчал. После длительной паузы голос повторил:

– Чья коабль?

Лайминг не отзывался. Запрос был не закодирован; значит, враг был уверен, что поблизости не может находиться чужое судно. Караван продолжал безмятежно продвигаться вперед, не меняя курса и не выказывая видимых признаков тревоги.

Очевидно, у них отсутствовали мощные локаторы и они просто не смогли обнаружить Лайминга. Запрос "Чей корабль?" был сделан, скорее всего, наобум, для проверки, перед тем, как начинать поиски шутника среди своей компании.

Рассчитав точные данные курса противника, Лайминг пулей промчался мимо и в расчетное время приблизился к тринадцатой по счету планете. Так же как и предыдущие, она не доставила хлопот при исследовании. Он отправил информацию домой и принялся за поиски следующей. На этот раз долго искать не пришлось: очередной обитаемый мир находился в соседней солнечной системе.

Время шло. Лайминг обследовал обширный участок пространства, принадлежащий Сообществу. Разделавшись с пятнадцатью планетами, он почувствовал искушение вернуться на базу для отдыха и техосмотра. Этот полет уже сидел у него в печенках. Он мечтал ощутить ароматы Земли, вдохнуть свежий воздух и вкусить радости общения с остальным человечеством. Но корабль находился в отличном состоянии, да и топлива ушло всего пятнадцать процентов. К тому же Лайминга подогревала мысль о возможном продвижении по службе: чем тщательней он выполнит работу, тем больший триумф ожидает его по возвращении. Эти веские соображения заставили его продолжать полет.

В общей сложности он обследовал и собрал информацию о вражеских базах на семидесяти двух планетах, пока не достиг заранее запланированной точки, расположенной глубоко во вражеском тылу. Отсюда он должен был отправить закодированное сообщение в сторону Ригеля, окруженного аванпостами союзников.

Согласно полученному приказу, Лайминг с интервалом в два часа передавал единственное кодовое слово "гжи!" – "Готов продолжать. Жду инструкции". На это он мог получить один из двух кратких ответов: или «ворс», то есть "Информации достаточно. Возвращайтесь немедленно", или «жми», означавшее "Нам требуются дополнительные данные. Продолжайте разведку".

Но вместо этого ему прислали отрывистый звуковой всплеск – сжатую серию чисел. Они так быстро сменяли друг друга, что разобрать их на слух он не смог. Лайминг воспроизвел запись сигналов на медленной скорости и получил «47926». Он заглянул в шифровальную книгу и с ее помощью прочел: "Пилот-разведчик произведен в звание лейтенанта.

Действительно со дня получения".

Он долго тупо смотрел на радиограмму, прежде чем снова передать "гжи! гжи!". К своему изумлению, в ответ он услышал "пет!". Помотав головой, Лайминг повторил попытку и опять получил "пет!". Это двусмысленное междометие повергло его в недоумение. Тщательно обдумав ситуацию, он пришел к выводу, что столкнулся с происками некоей радиостанции Сообщества, включившейся в игру с целью его запугать.

Правда, с точки зрения вероятности это вряд ли возможно: ведь Лайминг использовал гораздо более высокие частоты, чем диапазон, который предпочитали латиане. К тому же и его сигналы, и ответные были закодированы. Но расчеты расчетами, а кто-то это сделал.

Своим далеким слушателям в окрестностях Ригеля он сообщил интересные подробности о физиологических отправлениях майора Сопливого, умявшего в один присест пирог со свечами: пусть-ка попробуют разобрать, что к чему. Пусть эти тупицы усвоят, что отныне имеют дело не с простым пилотом-разведчиком, а с настоящим лейтенантом. Если же это известие перехватит неприятель, то он, пожалуй, временно прекратит военные действия, чтобы раз и навсегда окончательно разобраться с фокусами таинственного Сопливого.

Заключив, что домой его не зовут, Лайминг продолжал полет. И лишь четыре дня спустя, листая от скуки шифровальную книгу, он совершенно случайно наткнулся на слово "пет!". Оказывается, оно означало "На ваше усмотрение".

Конечно, было бы очень неплохо вернуться домой, имея на счету семьдесят две обнаруженные и обследованные планеты, но если их будет круглое число, ну например сто, то результаты наверняка покажутся более впечатляющими. Тогда его произведут, как минимум, в космические адмиралы, а это значит, что он сможет приказать полковнику Фамеру постричься, а коммодору Крутту – надраить пуговицы. Он будет расхаживать повсюду, бряцая медалями: рядовые и кадеты станут почитать его как святого, а тыловые крысы за глаза начнут называть свиньей.

Перспектива выглядела так живо и соблазнительно, что Лайминг тут же забыл о возвращении и настроился на вожделенный результат – сто планет, и ни одной меньше!

Судьба ему подыгрывала. Словно специально для того, чтобы дать ему возможность поскорее искупаться в лучах славы, в следующей солнечной системе он обнаружил сразу четыре вражеских мира. Это увеличило счет до семидесяти шести. Довольно быстро Лайминг довел его до восьмидесяти.

Затем до восьмидесяти одного.

Когда он подлетал к восемьдесят второй планете, проявились первые признаки надвигавшейся катастрофы.

Радары его корабля зафиксировали две крупные точки, двигавшиеся друг за другом в одном направлении. Определить, военные это были корабли или торговые, не представлялось возможным. С уверенностью можно было сказать только одно: они шли в кильватерном строю и направлялись в те места, где он еще не был.

Действуя согласно проверенной тактике, Лайминг некоторое время просто следовал за ними, чтобы выяснить, к какой звезде они держат путь, а затем рванул вперед. Он оставил эти корабли так далеко сзади, что их отметки уже пропали с экранов. Все шло как обычно, но вдруг одна из дюз выплюнула свою внутреннюю обшивку миль на сорок назад. Он узнал это, когда на панели управления зазвенел сигнал тревоги; стрелка указателя мощности отпрянула влево на полшкалы, а стрелка соответствующего термометра поползла к красной отметке, обозначающей точку плавления.

Лайминг спешно отключил подачу топлива к вышедшему из строя двигателю. Давление в нем тут же упало до нуля; температура по инерции еще поднялась на несколько градусов, но затем начала медленно падать.

Двадцать огромных основных цилиндрических двигателей, окаймленных восемью маневровыми, сравнительно небольшого диаметра, размещались в хвостовой части корабля.

Отказ одного из двигателей еще не был катастрофой. Это означало лишь пятипроцентное снижение мощности и, соответственно, некоторую потерю эффективности корабля. На Земле ему говорили, что даже при отказе восьми двигателей – в том случае, если они расположены симметрично – его скорость и маневренность снизятся до уровня латианских эсминцев.